Поворачивается к Женщине и делает вид, что кладёт что-то на чашу весов. Рука Женщины с этой тарелкой опускается, а вторая – поднимается вверх.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Вот он – стыд! Да!.. Весомо, весомо… Ну а сюда – душу… То бишь – ясную душу! Да?..
Кладёт на вторую «чашу» нечто воображаемое; «весы» не шевелятся.
Ай-я-яй!.. Не выходит. Не получается уравновесить. Вот незадача… А как же вы в сердце своём чаши-то эти уравновешиваете? А?.. Ведь уравновешивали же. Жили себе – не тужили. До советника дослужились. К министру на приёмы являлись… Являлись? Являлись!.. Ночами спали спокойненько… Неужто с такой вот… кривобокой… душой? Это ж мУка.
Шлепает Женщину по спине, она выпрямляется; Дылда смотрит на Коротышку.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):
«Попов строчил – сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья;
Я повторю: как люди в страхе гадки —
Начнут, как Бог, а кончат, как свинья!..».
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да уж… Постой: как там?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:
«…как люди в страхе гадки».
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:
В страхе, значит!.. Страх? Ну конечно! Ах, милый вы мой! Что ж вы сразу-то не сказали? И себя, и меня заставили голову ломать. Да неужто ж мы – такие страшные?.. Неужто вы нас так боитесь?.. Или, может, эти весы нам врут? Ведь и так бывает? Эй, весы!..
Шлепает Женщину по заду; тарелки судорожно задергались вверх-вниз, потом успокаиваются.
Ну признайтесь, признайтесь, господин советник: разве мы вам такой ужас внушаем?
Попов не то качает головой, не то кивает; затем, всё же, решается и качает отрицательно.
А вот это зря. Зря, милый Тит Евсеич!.. Ведь нас… нас… именно бояться надо. Именно – бояться. Да не в том дело, что – снял штаны, так страшно, а надел или, вообще, оделся от и до, и – всё, можно успокоиться и на всё плевать… Нет! Успокаиваться, родной мой, никогда не следует. Мало ли, что из туалета может вдруг куда-то пропасть…
Поворачивается к Коротышке.
Как там у нас, в нашем, так сказать, первоисточнике?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):
«Забыться может галстук, орден,
пряжка…».
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да-да! Вот именно: орден! Или – галстук!..
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА:
Вкладывает одну тарелку в другую и срывает со своих глаз платок; все смотрят на нее.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:
«…Нет, это уж натяжка!..»
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да Бог с ними! Бог с ними!.. Забылись, и – Бог с ними! Не в брюках дело.
Вот! И – ничего!..
Коротышка, а за ним и Попов, помедлив, делают то же самое.
Вот! И – ничего!.. А министр?
ПОПОВ: Что – министр?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Он-то – в панталонах был?
ПОПОВ: То есть?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: То и есть, что слышали. Я спрашиваю, были ли на министре панталоны?
ПОПОВ: Разумеется.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Разумеется? Да это ещё выяснить надо. Что значит «разумеется»? Опишите-ка брюки министра.
ПОПОВ: Ну… Брюки как брюки. Не помню… Что-то тёмное.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Тёмное? Это у вас в памяти что-то тёмное.
ПОПОВ: Чёрные, наверное…
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Вы уверены?
ПОПОВ: Да я… Я не обратил внимания.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: На министра?
ПОПОВ: На брюки министра.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Предположим. А у курьеров? У полковника, который вас якобы допрашивал? У швейцаров, наконец?
ПОПОВ: У швейцаров – униформа.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Униформа? А у других?
ПОПОВ: Я не помню.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну так я вам напомню…
Роется в бумагах.
Как там, в первоисточнике?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):
«Меж тем тесней всё становился круг
Особ чиновных, чающих карьеры;
Невнятный в зале раздавался звук,
И все принять свои старались меры,
Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг
В себя втянули животы курьеры,
И экзекутор рысью через зал
Придерживая шпагу, пробежал…».
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Замечательно! Не пятки, скажем, сдвинули, а – животы втянули!.. Дальше!
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):
«Вошёл министр. Он видный был
мужчина,
Изящных форм, с приветливым лицом,
Одет в визитку…»
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Это мы уж читали. И тем не менее… Опять вы на что угодно внимание обращаете, кроме ног…
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):
«Чиновник по особым порученьям,
Который их до места проводил,
С заботливым Попова попеченьем
Сдал на руки дежурному. То был
Во фраке муж, с лицом, пылавшим
рвеньем…»
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну достаточно!.. Или – ещё? Да нет… Так были на них всех брюки? Или нет?..
Попов молчит.
То-то и оно!.. Что ж вы тогда из-за своих так переживали? За экран прятались… Атам, в вашем сне, такой обычай оказался: там – все без брюк, все – с голыми коленками… Фантазия, так сказать, Морфея, причуда…
ПОПОВ: А чего ж тогда министр?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: А министр – сам по себе… Он вот без фантазии оказался…
ПОПОВ: Да?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да. А что? По-вашему, министр не может быть без фантазии? Да сколько угодно. Особенно – у нас, в России… И что же тогда у нас выходит? Выходит, один-единственный раз господин Попов – как все оказался… С голыми коленками… Как он! Как она! Как я, наконец!.. И – испугался! А чего испугался? Кого испугался?
ПОПОВ: Как – кого? Министра!
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Министра без… штанов?
ПОПОВ: А… бэ…
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (передразнивая): А… бэ… Дались вам эти панталоны. Что вы в них прячете такого, чего у других нет? И ведь какого страху нагнали… Ну, ладно. Всё в порядке. Можете идти.
ПОПОВ: Что? Всё?.. И – ничего подписывать не надо?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА (машет рукой): Бросьте! Что за крючкотворство?.. Эй, проводите Попова.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (подходит): Всё? Ну. поздравляю, от всей души, так сказать…
Жмет Попову руку.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (виснет на Попове): Ой, я так рада! Так счастлива!
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну, как говорится, с облегченьицем.
Жмет руку.
А успокаиваться – не советую. Впрочем: шучу, шучу!.. Отдыхайте. Приятных, так сказать, снов!
(Женщине)
Ты платок-то вернула?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А как же!..
Достает платок, завязывает на нем узелок и засовывает Попову в карман.
Это – чтоб нас не забывал.
Целует Попова. Попов растерянно благодарит всех. Шинели уходят, помахав ему издали руками. Попов остаётся один. Стол отъезжает в глубину, на авансцену выдвигается кровать. Попов ложится, укрывается. Свет постепенно гаснет. В темноте звучит сладостный ангельский хор.
ХОР:
Приснился раз, Бог весть с какой причины,
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приёмный зал вошёл без панталон!..
Около кровати загорается свеча. Попов просыпается, садится, откидывает одеяло. Видны его голые ноги. Он видит на спинке кровати свои брюки, радостно вскакивает, хватает их и собирается надеть. Но в это время за сценой раздаются чеканные шаги. Появляются все три шинели. Из-под распахнутых пол видно, что они в брюках. Они молча окружают кровать, глядя на Попова, застывшего с брюками в руках.
ПОПОВ (кричит): Это что? Это снова сон? Или это наяву?.. Это сон? Или наяву? Сон? Или…
Они молча сжимают кольцо, заслоняя его своими спинами от зрителя.
А-а-а-а!..
Затемнение.
КОНЕЦ ПЬЕСЫ
Недоразумение, или Откуда возьмутся праведники?
Пьеса в 2-х действиях
Шёл Господь пытать людей в любОви,
Выходил Он нищим на кулИжку…
Старый дед на пне сухом в дуброве
Жамкал дёснами зачёрствелую пышку…
Увидал дед нищего дорОгой,
На тропинке с клюшкою железной,
И подумал: «Вишь, какой убогой…
Знать, от голода качается, болезный…».
Подошёл Господь, скрывая скорбь и муку:
Видно, мол, сердцА их не разбудишь…
И сказал старик, протягивая руку:
«На, пожуй… МалЕнько крепче будешь…».
Сергей Есенин
АЛЬБЕР КАМЮ
(При участии ВАЛЕНТИНА ГЕРМАНА)
Марта
Мария
