ЯН: Стакан пива, но за мои деньги, чашка чаю, но – по ошибке… Или – не по ошибке?
Снова берёт чашку, смотрит внимательно и вновь ставит обратно. Встаёт и ходит по комнате.
Боже! Дай мне силу выбрать то, что я предпочту, и силу до конца держаться этого выбора!
Занавес.
Сцена вторая
Мать и Марта в своем холле.
МАТЬ: Боже, как мне хочется спать!..
МАРТА: Отложите усталость на завтра, а там расслабляйтесь себе на здоровье.
МАТЬ: Я знаю, что ты права. Но всё же признайся, что этот путешественник… не похож на других.
МАРТА: Да, он как-то слишком рассеян и слишком подчёркивает своё якобы простодушие… Не знаю… Во что превратится мир, если приговорённые к смерти начнут поверять палачам свои сердечные горести? Не правда ли?.. В этом есть что-то… порочное. Кроме того, меня раздражает его болтливость. Я уже просто хочу положить этому конец.
МАТЬ: Вот тут-то у тебя как раз и есть что-то порочное. Раньше мы не вкладывали в нашу работу ничего личного – ни гнева, ни сострадания… Мы действовали с полным равнодушием. Сегодня я – устала, а ты – раздражена… Но если обстоятельства складываются неблагоприятно, нужно ли так упорствовать и лезть на рожон ради того, чтобы добыть ещё немного презренного металла?
МАРТА: Немного? Или много?.. И такой ли уж он презренный? И с каких это пор?.. Мы это делаем не ради денег, а ради того, чтобы навсегда забыть эту страну, и ради дома у моря… Если вы просто устали от своей жизни, то лично мне до смерти надоел этот угрюмый горизонт, я чувствую, что не смогу здесь прожить и месяцем дольше. Мы обе сыты по горло этой гостиницей. Но вам, женщине старой, хотелось бы только закрыть глаза и обо всём забыть. А у меня в сердце ещё живы желания моих двадцати лет, я хочу сделать так, чтобы можно было навсегда отсюда уйти, даже если для этого надо ещё глубже погрязнуть в той самой жизни, которую мы хотим забыть и отринуть. И вы должны мне в этом помочь, ибо вы – моя мать, вы произвели меня на свет в этой стране серых туч, а не на залитой солнцем земле!
МАТЬ: Не знаю, Марта… Быть может, для меня было бы даже лучше оказаться забытой, как забыл меня твой брат, чем слушать разговоры в таком тоне.
МАРТА: Вы прекрасно знаете, что я не хотела вас огорчить. Что я делала бы, если б вас не было рядом, чем бы я стала вдали от вас? Уж я-то, во всяком случае, вас не смогла бы забыть, и если под бременем этой жизни я не оказываю вам порой должного уважения, прошу вас, простите меня.
МАТЬ: Ты – хорошая дочь. И я вполне могу себе представить, что старую женщину бывает трудно понять. Но, пользуясь случаем, я хочу наконец сказать тебе, что я вот уже час безуспешно пытаюсь тебе сказать: только не в этот вечер!..
МАРТА: Как! Ждать до завтра? Вам отлично известно, что мы никогда так не делали: нельзя оставлять ему время повидаться с какими-то людьми, нужно действовать незамедлительно, пока он тут, у нас под рукой.
МАТЬ: Не знаю, не знаю… Но – только не в этот вечер. Дадим ему эту ночь. Предоставим ему отсрочку. Быть может, благодаря ему – мы спасёмся?
МАРТА: Мы как раз всё и делаем ради того, чтобы спастись!
МАТЬ: Я не это спасение имею в виду…
МАРТА: Оставьте ваши религиозные бредни. Ваши речи просто смешны. Сейчас вам осталось надеяться лишь на одно: потрудившись как следует в сегодняшний вечер, получить потом право спокойно уснуть.
МАТЬ: А?.. Да!.. Когда я говорила «спастись», я именно это и имела в виду: уснуть…
МАРТА: Тогда – клянусь вам – спасение в наших руках! Тем более что я уже отнесла ему его чай…
МАТЬ: Как – отнесла чай? Ты уже отнесла?
МАРТА: Да. Я уже отнесла.
МАТЬ: Что ж ты мне не сказала?..
Мать выбегает из комнаты. Марта сидит и неподвижно смотрит в одну точку. Занавес.
Сцена третья
Комната Яна. Он, одетый, лежит на кровати. На столе – поднос Марты. Сильный стук в дверь.
ЯН: Ну, что там ещё?
Дверь отворяется, входит мать.
МАТЬ: Простите, сударь, дочь мне сказала, что она подала вам чай.
ЯН (с жестом): Как видите…
МАТЬ: Вы его… выпили?
ЯН: Да. Но – почему вы спрашиваете?
МАТЬ: Извините меня, я… только хочу убрать поднос.
ЯН: Пожалуйста! Жаль только, что мне пришлось вас побеспокоить.
МАТЬ: Какое уж тут беспокойство?.. На самом-то деле этот чай предназначался не вам.
ЯН: Ах вот, значит, как!.. Ваша дочь принесла мне его, хотя я ничего не заказывал.
МАТЬ: Да, именно так. Было бы, наверно, лучше…
ЯН: Поверьте, я весьма сожалею, но ваша дочь, несмотря ни на что, захотела мне его оставить. И я, честно говоря, не подумал, что такая замена чашки на чашку может иметь какое-то значение…
МАТЬ: Да, я согласна… И я тоже об этом сожалею. Но вам не за что извиняться. Речь идёт всего лишь о маленькой ошибке…
ЯН: Конечно, очень маленькой.
Она уходит.
ЯН: Ну вот! Наконец-то я могу поспать…
Отворачивается к стене и затихает. Пауза. Потом он начинает похрапывать. В дверь бесшумно заглядывает напряжённая Марта.
МАРТА (тихо – стоящей за нею матери): Он спит?
МАТЬ: Храпит – значит спит…
МАРТА: Значит, спит… Пора начинать.
МАТЬ: Нет, Марта! Мне такая манера не нравится. Я не люблю когда меня принуждают. Ты, по сути, насильно втягиваешь меня в это дело. Ты всё начинаешь сама в расчёте на то, что заканчивать буду я. Я продолжаю ещё колебаться, но тебе на это плевать. Ты уже всё решила… Мне такая манера не нравится.
МАРТА: Зато это всё упрощает. При том смятении, в котором вы пребывали, действовать пришлось мне. Это логично.
МАТЬ: Ещё бы не логично… Я прекрасно знаю, что с этим надо было как-то кончать. И тем не менее… Я этого не люблю.
МАРТА: Да полно вам! Подумали бы лучше про завтрашний день. Нам нужно поторапливаться.
Они входят в комнату. За ними следует старый слуга, который держит в руках керосиновую лампу. Марта шарит в пиджаке постояльца, висящем на спинке стула, вынимает бумажник и пересчитывает находящиеся там банкноты. Опустошает карманы спящего.
МАРТА: Так. Всё готово. Через минуту вода начнёт прибывать… Мы услышим, кода она хлынет через плотину. Подождём!
МАТЬ: Сейчас нам придётся тащить его по дороге до самой реки. Я заранее от этого устала, устала такой давней усталостью, что уже больше не в силах её выносить. А он сейчас ни о чём не подозревает. Он – спит… Он с этим миром покончил. Отныне для него всё будет легко и просто. Он лишь перейдёт из сна, полного всяких смутных образов, в сон без сновидений. Вот и всё! То, что для других смертников – ужас, ужас быть насильственно выдернутым из жизни, то для него обернётся лишь неопределённо долгим сном.
МАРТА: Так будьте же этому рады! У меня нет никаких серьёзных причин его ненавидеть, и я счастлива, что он не страдал и не будет страдать.
Но… вода как будто уже начала подниматься. Мать, скоро всё будет кончено.
МАТЬ: Да, всё будет кончено… Вода уже поднимается. А он ни о чём не подозревает. Он спит… Он больше не будет знать усталости от работы, на которую надо решиться, от работы, которую надо довести до конца… Он спит, ему больше не нужно собираться с силами, заставлять себя, требовать от себя сделать то, чего он сделать не может. Он больше не несёт на своих плечах крест прозябания в четырёх стенах, когда человек запрещает себе малейшую слабость… Он – спит и – ни о чём больше не думает… У него больше нет ни долгов, ни обязанностей, у него их нет, нет! И я, усталая старая женщина, ему завидую, потому что он сейчас спит и скоро – и самому для себя незаметно – умрёт… Ты что-то сказала, Марта?
МАРТА: Нет. Я слушаю. Я слышу, как шумит вода.
МАТЬ: Через мгновенье. Не раньше, чем через мгновенье… Да, ещё одно мгновенье… В этих пределах времени счастье ещё возможно…
МАРТА: Счастье станет возможным – после. Не – до, а – после.
МАТЬ: Марта, ты знала, что он хотел уйти сегодня вечером?
МАРТА: Нет, этого я не знала. Но даже если бы знала, поступила бы так же. Я так решила. Прислушайтесь, вода хлынула через плотину. Идёмте, мать, и – ради любви к Господу, к Которому вы порою взываете, – покончим скорей с этим делом.
МАТЬ (делает шаг к кровати): Пойдём! Мне кажется, что рассвет сегодня не наступит…
Они подходят к кровати. Бешеный шум воды. Старый слуга стоит над ними и высоко держит свою яркую лампу. Занавес.
