Эвридика (притянув его к себе, уступает ему краешек стула). Его изобрели для людей, которые не знакомы друг с другом…
Орфей (обнимает ее, восклицая). Но ведь я с вами знаком! Еще совсем недавно я играл на скрипке, и вы прошли по перрону, и я не был с вами знаком… Теперь все переменилось, я с вами знаком! Свершилось чудо. Все вокруг нас вдруг стало чудом. Взгляните… Как прекрасна эта кассирша со своим огромным бюстом, который так мило лежит на мраморном прилавке. А официант! Взгляните на официанта. Длинные худые ноги в ботинках на пуговицах, почтенная лысина и благородный вид, ужасно благородный… Этот вечер — поистине вечер чудес; нам предстояло встретить друг друга и вдобавок встретить самого благородного официанта Франции. Официанта, который мог бы стать префектом, полковником, пайщиком «Комеди Франсэз». Послушайте, официант…
Официант (подходит). Мсье?
Орфей. Вы очаровательны.
Официант. Но, мсье…
Орфей. Да-да. Не возражайте. Поверьте, я говорю вполне искренне, не в моих привычках делать комплименты. Вы очаровательны. И мы всегда, всегда будем вспоминать о вас и о кассирше, мадемуазель и я. Передайте ей это, хорошо?
Официант. Да, мсье.
Орфей. Ах, какая радость жить на свете! Я и не знал, что так упоительно — дышать, чувствовать, как кровь струится в твоих жилах, как играют мускулы.
Эвридика. Я не очень тяжелая?
Орфей. О нет! У вас именно тот вес, который необходим, чтобы удержать меня на земле. Я был слишком легковесен, я плавал в воздухе, натыкался на мебель, на людей. Руки мои тянулись куда-то вдаль, предметы выскальзывали из пальцев… Как это смешно и как легкомысленно вычисляли ученые силу тяготения! Я только теперь заметил, что мне не хватало как раз вашего веса, чтобы почувствовать себя частью земной атмосферы…
Эвридика. О любимый, вы меня пугаете! Но теперь-то наконец вы хоть стали ее частью? Вы не улетите больше?
Орфей. Никогда.
Эвридика. Если вы меня покинете и я останусь одна, как дура, на этой земле, что я буду делать? Поклянитесь, что вы меня не бросите.
Орфей. Клянусь.
Эвридика. Да, но это слишком простая клятва! Надеюсь, у вас и правда нет намерений меня бросить! Но если вы хотите, чтобы я действительно была счастлива, поклянитесь мне, что у вас никогда не появится желания бросить меня, даже потом, даже на минутку, даже если на вас взглянет самая очаровательная девушка в мире.
Орфей. И в этом клянусь.
Эвридика (вдруг встает). Вот видите, как вы лживы! Вы клянетесь, что даже если самая очаровательная девушка в мире взглянет на вас, у вас не появится желания меня бросить. Но как же вы узнаете, что она на вас взглянула — ведь тогда вам самому придется взглянуть на нее. О господи, до чего же я несчастна! Вы только начинаете меня любить и уже думаете о других женщинах. Поклянитесь мне, любимый, что вы даже не посмотрите на эту идиотку…
Орфей. Я буду слеп.
Эвридика. Но даже если вы на нее не посмотрите, люди ведь такие злые, они поспешат рассказать вам о ней, лишь бы причинить мне боль. Поклянитесь, что вы не станете их слушать!
Орфей. Я буду глух.
Эвридика. Или нет, лучше так, это будет гораздо проще, сейчас же поклянитесь добровольно и чистосердечно, — а вовсе не для того, чтобы доставить мне удовольствие, — поклянитесь, что больше никогда ни одна женщина не покажется вам очаровательной… Даже если она из числа так называемых красавиц… понимаете, это ведь ровно ничего не значит.
Орфей. Клянусь.
Эвридика (недоверчиво). И даже если она будет похожа на меня?
Орфей. Даже если будет похожа. Я не дам себя провести!
Эвридика. И вы клянетесь в этом добровольно?
Орфей. Добровольно.
Эвридика. Хорошо. И, конечно, клянетесь моей жизнью?
Орфей. Вашей жизнью.
Эвридика. Надеюсь, вам известно, что когда клянутся жизнью другого человека, он умрет, если вы нарушите клятву.
Орфей. Мне это известно.
Эвридика (после короткого раздумья). Хорошо. Но, может быть, вы поступаете так потому, — судя по вашему ангельскому виду, вы на все способны, — потому, что в глубине души думаете: «Почему бы мне не поклясться ее жизнью? Чем я рискую? Если она умрет как раз в ту минуту, когда я захочу ее бросить, это, в сущности, будет гораздо удобнее. Ведь мертвую бросить легче, — ни сцен, ни слез…». О, я вас знаю!
Орфей (улыбаясь). Да, весьма хитроумная мысль, но мне она как-то не приходила в голову.
Эвридика. В самом деле? А то лучше уж сказать мне сразу.
Орфей. В самом деле.
Эвридика. Поклянитесь мне в этом.
Орфей (подняв руку) . Клянусь.
Эвридика (подходит к нему ближе). Хорошо. Так вот, что я вам скажу. Я хотела только испытать вас. Мы не произносили настоящих клятв. Чтобы поклясться по-настоящему, недостаточно чуточку поднять руку, — это жест весьма двусмысленный, его можно истолковать как угодно. Надо вытянуть руку вот так, плюнуть на землю… Не смейтесь, знайте, теперь все будет всерьез. Говорят даже, что, если такую клятву нарушить, человек не только внезапно умирает, но еще очень мучается перед смертью.
Орфей (серьезно). Я приму это во внимание.
Эвридика. Хорошо. Так вот, теперь, когда вам точно известно, какой опасности вы меня подвергаете, солгав даже капельку, поклянитесь мне, пожалуйста, любимый, вытянув руку и плюнув на землю, что все, в чем вы мне поклялись, правда.
Орфей. Я плюю на землю, я вытягиваю руку, я клянусь.
Эвридика (со вздохом облегчения). Хорошо. Я вам верю. Впрочем, меня так легко обмануть, я так доверчива. Вы улыбаетесь, вы надо мной смеетесь?
Орфей. Я смотрю на вас. Оказывается, у меня до сих пор не было времени посмотреть на вас.
Эвридика. Я некрасивая? Если я долго плачу или много смеюсь, у меня на кончике носа иногда появляется красное пятнышко. Лучше уж я сразу вам скажу, чтобы потом для вас не было неприятного сюрприза.
Орфей. Я готов с этим примириться.
Эвридика. И еще я худая. Не такая худая, какой кажусь, нет, когда я моюсь, я даже думаю, что сложена совсем неплохо; но в общем-то я не из тех женщин, с которыми уютно быть рядом.
Орфей. Я не слишком стремлюсь к уюту.
Эвридика. Ведь я могу вам дать лишь то, что у меня есть, правда? И поэтому не надо строить себе иллюзий на мой счет… К тому же я глупая, ни о чем не умею поговорить, и не надо слишком рассчитывать на меня как на собеседницу.
Орфей (улыбаясь). Но вы говорите не умолкая…
Эвридика. Да, я говорю не умолкая, но я не умею ответить. Вот поэтому-то я и говорю не умолкая, чтобы мне не задавали вопросов. Это мой способ быть молчаливой. Каждый устраивается как может. Конечно, вам все это ненавистно. Такое уж мое везенье. Вот посмотрите, вам во мне ничего не понравится.
Орфей. Ошибаетесь. Мне очень нравится, когда вы много говорите. Такое приятное журчание, и так спокойно становится на душе.
Эвридика. Ну что вы! Я уверена, что вам нравятся женщины загадочные. Типа Греты Гарбо. Два метра ростом, огромные глазища, огромный рот, огромные руки, целые дни бродит по лесам и курит сигареты. А я совсем не такая. Вам надо сразу поставить крест на своей мечте.
Орфей. Я поставил крест.
Эвридика. Да, это на словах, но я прекрасно вижу ваши глаза. (Бросается в его объятия.) О любимый мой, любимый, как грустно, что я совсем не такая, какие вам нравятся! Но что я должна, по-вашему, сделать? Подрасти? Я попробую. Буду заниматься гимнастикой. Хотите, чтобы я была дикая, странная?… Я буду таращить глаза, накрашусь посильнее. Попробую быть мрачной, стану курить…
Орфей. О нет!
Эвридика. Да-да, я попробую быть загадочной. Не воображайте, что так сложно быть загадочной. Достаточно ни о чем не думать, а это под силу каждой женщине.
Орфей. Глупышка!
Эвридика. Я и буду глупенькой, можете поверить! Но и разумной тоже, и мотовкой, и бережливой, и иногда покорной, как одалиска, с которой делают что хотят в постели, а иногда, в те дни, когда вам захочется быть чуточку несчастным из-за меня, чудовищно несправедливой. О, не беспокойтесь, — только когда вам захочется… К тому же все это возместят другие дни, когда я буду по-матерински заботлива — утомительно заботлива, — это в дни, когда у вас выскочит фурункул или заболят зубы. Ну, а для дней, которые останутся незаполненными, у меня будут в запасе мещанки, недотроги, грубиянки, выскочки, истерички, мямли.
