Эсмеральда. Нет, мамочка, я не передумаю никогда.
Килрой. Ия верю, что она не передумает.
Цыганка. Лимонадик допивай и скажи ему «бай-бай».
(Эсмеральда высасывает напиток и отдает ей чашку.)
К и л р о й (с хитрецой в голосе). Была у меня когда-то единственная верная женщина, но к ней возврата уже нет. Потому что сейчас я нашел другую. (Прыгает из ложи на сцену.)
Эсмеральда (вставая на колени). Прежде чем в доме погаснут ночные огни, буду молиться я: «Господи, душу мою сохрани!» Если, однако, уж близится час роковой, «Отче наш, — молвлю я, — с миром ее упокой!»
Цыганка. Господи, благослови мамулю!
Эсмеральда. И зеркальце, и чайный лист.
К и л р о й. Мя-я-яу!
Эсмеральда. Кто там?
Ц ы г а н к а. На площади кот бродячий.
Эсмеральда. Господи, благослови сегодня всех бродячих котов на площади.
К и л р о й. Аминь! (На пустой площади он тоже падает на колени.)
Эсмеральда. Господи, благослови всех плутов, жуликов и торгашей, которые торгуют на улице своими душами, всех не единожды проигравшихся, ибо проиграются и дальше, куртизанок, которые совершают ошибку, влюбившись, величайших любовников, увенчанных длиннющими рогами, поэта, который покинул свою любимую благословенную страну и, возможно, никогда уже туда не вернется, смилуйся сегодня с улыбкой над бывшими, перепачканными белыми перьями рыцарями, у которых проржавело оружие, отнесись с пониманием и, если можно, с нежностью к тем увядающим легендарным персонажам, которые приходят на эту площадь и уходят с нее, как почти забытые мелодии, и пусть где-нибудь и когда-нибудь вновь зазвучит это прекрасное слово — честь!
Дон Кихот (громко и хрипло, выглядывая из-под своих отвратительных тряпок). Аминь!
К и л р о й. Аминь…
Цыганка (обеспокоенным тоном). Все, хватит.
Эсмеральда. И дай мне, Господи, увидеть сегодня во сне моего избранника!
Ц ы г а н к а. А сейчас — спать. И пусть волшебный ковер снов тебя подхватит.
(Эсмеральда уползает на завешенную марлей кровать. Цыганка спускается с крыши.)
К и л р о й. Эсмеральда! Моя цыганская подружка!
Эсмеральда (сонным голосом). Пошел прочь, кот.
(Свет за марлевой занавеской постепенно меркнет.)
К и л р о й. Я не кот. Я — главное действующее лицо этой фиесты, Килрой, — обладатель золотых перчаток и золотого сердца, которое вырезали из моей груди! Вот же оно, возьми его!
Эсмеральда. Пошел прочь. Я буду грезить о своем избраннике.
Килрой. Бред какой-то — принять меня за кота! Да как же мне убедить эту куклу, что я настоящий? (Три медных шара ослепительно мерцают.) Кажется, намечается еще одна сделка! (Бросается в лавку ростовщика — вход немедленно освещается.) У меня есть золотое сердце, что мне за него дадут? (К его ногам летят драгоценности, меха, блестящие халаты и т. д. Он забрасывает сердце, как баскетбольный мяч, в лавку, собирает добычу и бежит обратно к фургону.) Куколка! Держи-ка добычу! Я отдал за это свое сердце!
Эсмеральда. Пошел прочь, кот!
(Эсмеральда засыпает. Килрой стучит кулаком полбу, потом подбегает к двери фургона и начинает в нее бешено колотить. Дверь открывается — в него летят помои. Он отскакивает, тяжело дыша, отплевываясь и утираясь. Потом отступает и впадает в ужасное отчаяние.)
Килрой. Прямо как с цыпленком! Провертели, потушили, еще и нашпиговали! А в конце концов полили соусом — искупали в помоях! И никто даже не назвал это «грубой работой»!
(Дон Кихот пристально смотрит на стены квартала бедноты. Затем отхаркивается, плюет и, пошатываясь, встает на ноги.)
Г у т м э н. Итак, старый рыцарь проснулся — значит, его сну конец!
Дон Кихот (Килрою). Привет! Это фонтан?
Килрой. Да, но…
Дон Кихот. У меня во рту полно петушиных перьев… (Подходит к фонтану — фонтан начинает бить. Килрой в изумлении отступает — в это время старый рыцарь полоскает рот, пьет, снимает камзол, собираясь искупаться, и протягивает ему свои лохмотья.) Que pasa, mi amigo?[78]
(Купается.)
К и л р о й. Грубая работа! Понимаете, о чем я?
Дон Кихот. Кому ж это понимать, как не мне? (Достает зубную щетку и чистит зубы.) Хочешь совет?
К и л р о й. Брат, здесь, в Камино Реаль, я беру все, что дают!
Дон Кихот. Не! Жалей! Самого! Себя! (Вытаскивает карманное зеркальце и причесывает бороду и усы.) Раны тщеславия, многие обиды, нанесенные нашему «Я», должны зарубцеваться, и нам, с нашими стареющими телами и дряхлеющими сердцами, лучше сносить их с благостной улыбкой, такой, например, как эта… Видишь? (Его лицо на две половины раскалывает ужасная гримаса.)
Г у т м э н. Юпитер на лицо старого рыцаря!
Дон Кихот. Иначе превратишься в пакет со свернувшимися сливками, leche mala, как мы их называем, и будешь неинтересен никому, даже самому себе! (Передает Килрою расческу и зеркальце.) И что у тебя дальше?
К и л р о й (несколько неуверенно, раздумывая). Ну, я хотел бы… отсюда выбраться!
Дон Кихот. И прекрасно! Пошли со мной.
К и л р о й (публике). Старый болван! (Потомрыцарю.) Donde?
Дон Кихот (поднимаясь по ступенькам). Quien sabe![79]
(Струи фонтана бьют уже громко и мелодично. Сбегается уличный народ, слышится восхищенный шепот. На террасу выходит Маргарита.)
К и л р о й. Эй, там же…
Дон Кихот. Шшш! Слушай! (Они останавливаются.)
Маргарита. Абдалла!
Г у т м э н (выходя на террасу). Мадемуазель, разрешите передать вам это послание. Его наверняка бы порвали, если бы в это маскарадное шествие не включился я. (Идет к «Плутокрадам» и кричит под окном: «Казанова!» Тем временем Килрой дописывает глагол «был» в надписи на древней стене.) Казанова! Великий любовник и король рогоносцев Камино Реаль! Последняя из ваших женщин подтвердила ваши векселя и ждет вас к завтраку на террасе!
(Казанова сначала выглядывает из «рабочего» окна ночлежки, затем появляется из грубой двери, измученный, небритый, в помятом костюме, но, как и прежде, несломленный. На миг он закрывает глаза, а потом выходит на яркий утренний свет.
Маргарита не в силах смотреть на него — она отворачивается с видом, который без преувеличения можно назвать мученическим. Но в то же самое время она протягивает ему руку, как бы прося защиты. После некоторого колебания он идет к ней, размеренно стуча тростью по мостовой и поглядывая на публику с кислой улыбкой: можно предположить, что он еще не свыкся с положением «бывшего» — а Казанова теперь таковым и является. Он подходит к ней, и она тянется за его рукой, хватает ее с тихим криком и судорожно прижимает к губам; спокойно глядя поверх ее золотистых волос туманным взором умирающего, боль которого может умерить только наркотик, он заключает ее в объятия.
Дон Кихот рыцарским жестом поднимает щит, громко и хрипло кричит со ступенек.)
Дон Кихот. Фиалки пробились сквозь стену скал!
(Вместе с Килроем выходит через арку.)
Г у т м э н (публике). Что ж, главное уже сказано, а значит… (за кулисы) занавес можно опускать! (С грацией толстяка отвешивает поклон.)
ЗАНАВЕС
КОНЕЦ
Я страшно устал и чувствовал себя разбитым; а это место походило на тихую норку, где можно было спрятаться от мира, когда он чуть ли не весь восстал против тебя. В довершение всего, Бродский захотел отправить своего сына в колледж; так что были причины, почему я стал работать продавцом в этом книжном магазине. В то утро, когда нашлась работа, я, как в прострации, несколько часов бродил по улицам. И вдруг в витрине магазина мое внимание привлекло аккуратно, печатными буквами написанное объявление: «ТРЕБУЕТСЯ ПРОДАВЕЦ». Я вошел и в глубине увидел хозяина, сухопарого еврея, — он сидел за огромным столом, заваленном книгами. Хозяин изучающе осмотрел меня. Трудно сказать, что побудило его взять к себе человека с помятым лицом и дряблым телом; от постоянной бессонницы едва ли можно было иметь менее располагающую внешность. Вероятно, нечто во мне дало ему понять, что я буду работать на совесть и преданно, если он предоставит мне свой магазинчик в качестве тихого, укромного убежища.
Так или иначе, а я нашел работу — в значительной мере то, что хотел. Жизнь моя была скучной, но скуку компенсировала (если вообще нужна была эта компенсация) благоприятная возможность, которую я получил: стал свидетелем драмы, не менее глубокой, по моему убеждению, чем те, о которых написано во всех этих тысячах томов, переполнявших пыльные полки книжного магазина.
