Килрой (садясь). Знаете, когда нам хуже всего после расставания с любимыми? Ночью: просыпаешься, а рядом — никого!
Маргарита. Да, когда рядом никого.
К и л р о й. Ведь привыкли-то к другому — к теплу! А просыпаться одному — это ужасно, особенно в каком-нибудь грошевом номере в квартале бедноты! И тут уж ни горячая вода не согреет, ни случайная знакомая — ничто не поможет. Нужен человек, к которому ты привык. И который — ты уверен — любит тебя! (Слышатся звуки рожка.) Вы их видите?
Маргарита. Не вижу никого, кроме вас.
К и л р о й. Как-то ночью посмотрел я на спящую жену — это было в тот самый день, коща врачи запретили мне выходить на ринг_ Ну ладно» Она спала с такой улыбкой — как ребенок. Я ее поцеловал — она не просыпалась. Тоща я взял карандаш и бумагу и написал: «До свидания!»
Маргарит а. А этой ночью она бы вас так любила!
К и л р о й. Ага, этой ночью, но потом-то что? О, леди… Почему красивая женщина должна связывать свою жизнь с чемпионом, у которого все в прошлом? Земля все еще вертится, и ей пришлось бы вертеться вместе с ней, но не из тьмы к свету, а наоборот — из света во тьму. Не-не-не-не! Проехали! Конечно! (Звуки рожка.) Ведь нет же слова, которое бы звучало просто так… Нет в языке такого слова! Каждое что-то значит» И надо, чтобы поступки соответствовали смыслу слов! (Поворачивается к ожидающим его мусорщикам.) Давайте же, давайте! Давайте вы, сукины дети! Килрой вот — он ждет вас!
(Звуки гонга. Килрой бросается на мусорщиков. Они его окружают, и он вынужден вертеться. Его удары становятся все более беспорядочными и отчаянными, как у боксера. Вскоре он падает на колени, все еще вращаясь, и в конце концов валится лицом вниз. Мусорщики пытаются поднять его, но Мадресита бросается и закрывает Килроя своей шалью. Свет гаснет.)
Маргарита. Жак!
Г у т м э н (на балконе). «Камино Реаль», блок пятнадцатый!
Мадресита сидит, у нее на коленях — тело Килроя. В центре сцены — низкий стол на колесиках, на котором под простыней что-то лежит. Около стола стоит патологоанатом, обращающийся к одетым в белые халаты студентам и сестрам.
Патологоанатом. Это тело неопознанного бродяги.
Мадресита. Он был твоим сыном, Америка, а теперь он мой.
Патологоанатом. Его нашли в одном из переулков Камино Реаль.
Мадресита. Подумайте, каким он был до того, как удача от него отвернулась. Вспомните время его величия, когда он был в самом расцвете и никого не боялся.
Патологоанатом. Пожалуйста, еще света!
Мадресита. Еще света!
Патологоанатом. Всем хорошо видно?
Мадресита. Да, чтобы всем было хорошо видно.
Патологоанатом. Никаких внешних признаков болезни не наблюдается.
Мадресита. У него были ясные глаза и тело боксера-чемпиона.
Патологоанатом. На теле — никаких следов насилия.
Мадресита. Он имел мягкий южный выговор и пару золотых перчаток.
Патологоанатом. Его смерть явилась, по-видимому, результатом каких-то естественных причин.
(Студенты записывают. Слышится причитание.)
Мадресита. Да, дуйте ветры, пока не рассеется тьма! У него было столько поклонниц!
Патологоанатом. И не осталось никаких законных наследников.
Мадресита. Он возвышался над всеми, как большая планета над малыми, был на голову выше всей этой молодежи, чемпион большого ринга!
Патологоанатом. Никаких друзей или родственников, никого, кто мог бы его опознать.
Мадресита. Видели бы вы этот прекрасный халат с его именем, когда он плыл в нем по проходам «Колизеума»!
Патологанатом. По прошествии определенного количества дней его тело стало собственностью государства…
Мадресита. Да — дуйте ветры, пока не рассеется тьма, — потому что лавры невечны.
Патологоанатом…И передано в наши руки за номинальную цену — пять долларов.
Мадресита. Он был твоим сыном, Америка, а теперь он мой.
Патологоанатом. Итак, начинаем вскрытие. Скальпель, пожалуйста!
Мадресита. Дуйте, ветры! (За сценой слышится плач.) Да, дуйте ветры, пока не рассеется тьма! Вы и жалобный плач, вы и звон похоронный. (Причитание становится все громче.) Плачьте по нему все, кто сир, и убог, и увечен: его бесприютный дух — это ваш дух!
Патологоанатом. Вначале вскрываем грудную клетку и исследуем сердце, чтобы иметь доказательства закупорки коронарных сосудов.
Мадресита. У него было сердце из чистого золота и такое большое — с голову ребенка.
Патологоанатом. Сейчас сделаем надрез по вертикали.
Мадресита. Вздымайся, дух! Давай! Взлети, как птичка! «Человечеству не выдержать слишком много реальности».
(Она касается его цветами — Килрой открывает глаза и медленно встает с ее колен. Он опять на ногах, протирает глаза и оглядывается.)
Голоса (кричащие за сценой). Ole! Ole! Ole!
Килрой. Эй! Эй, кто-нибудь! Где я? (Видит анатомический театр и подходит к студентам.)
Патологоанатом (вынимая из трупа-манекена блестящий предмет). Посмотрите на это сердце. Оно таких же размеров, как голова ребенка.
Килрой. Это же мое сердце!
Патологоанатом. Вымойте его, чтобы потом мы смогли найти пораженные части.
К и л р ой. Да, граждане, это мое сердце!
Г у т м э н. Блок шестнадцатый!
(Килрой ненадолго задерживается около анатомического театра: видит, как студент берет сердце и погружает его в таз на тумбочке, около стола. Вдруг студент с криком поднимает сверкающий золотой предмет вверх.)
Патологоанатом. Смотрите! Это сердце из чистого золота!
К и л р о й (бросаясь вперед). Оно мое, подонки!
(Выхватывает у патологоанатома золотое сердце. Вскрытие продолжается, будто ничего не произошло, лишь свет медленно меркнет. Но дьявольская фантастическая погоня за Килроем, наподобие той, которая велась в конце шестого блока, только начинается. Гутмэн кричит с балкона.)
Г у т м э н. Держите вора, держите труп! Его золотое сердце — собственность государства. Ловите его, хватайте этого похитителя золотых сердец!
(Килрой бросается в проход между рядами. Слышен вой сирены, воздух полон возгласов и свиста, рычания моторов, скрипа тормозов, звуков выстрелов, громоподобных шагов. В темноте зала рыщут лучи света, но преследователей пока не видно.)
Килрой (тяжело дыша, бежит по проходу). Это мое сердце! Никакому государству оно не принадлежит, и Америке тоже. Как мне отсюда выйти? Где автобусный парк? Никому не удастся положить мое сердце под стекло да еще брать за его показ деньги на содержание этой проклятой полиции! Где все? Как отсюда выйти? Или куда-то войти? Эй, кто-нибудь, помогите мне выбраться отсюда! Куда мне… куда… куда мне… идти? Идти, идти! (Выходит на балкон.) Вот это да, все пропало! Не знаю даже, где я! Вертелся-вертелся — и вот в тупике, не пойму, что же случилось, это как сон, прямо как сон… О Мария! О дева Мария! (Заходит в ложу, из которой прыгал в шестом блоке. Его освещает яркий луч света. Он поднимает голову, причитая.) Дева Мария, помоги христианину! Помоги христианину, о дева Мария! Все, как во сне…
(На крыше фургона Цыганки, около завешенной марлей кровати, в детской ночной рубашке появляется Эсмералъда. Следом за ней на крышу выходит ее мать, она держит чашку со снотворным, приговаривая.)
Цыганка. Баю-баюшки-баю, я тебе сейчас спою. Людям спать приходит срок, спит и запад и восток, спит и север, спит и юг, только ты не спишь, мой друг!
К и л р о й (тихо). Да, все, как во сне…
(Наклоняется над барьером, огораживающим ложу, держа сердце, как мяч, и наблюдая за Эсмеральдой.)
Цыганка. Допивай, утеночек, лимонад, и дрема придет к тебе на цыпочках с полным мешком снов…
Эсмеральда. Мамочка, я хочу увидеть во сне своего избранника.
Цыганка. Какого? Который еще придет или который уже ушел?
Эсмеральда. Только одного — Килроя. У него было чистое сердце!
К и л р о й. Вот это правда — когда-то было!
Цыганка. Откуда ты знаешь?
Эсмеральда. Он сам сказал.
К и л р о й. Правда, говорил.
Цыганка. Когда это?
Эсмеральда. Когда приподнял мою вуаль.
Цыганка. Детка, когда ее поднимают — оно у них у всех всегда становится чистым, но это просто естественный рефлекс и не означает ровно ничего!
К и л р о й (в сторону). Эта мамаша — просто старая циничная сука!
Ц ы г а н к а. У тебя еще будет столько фиест, моя куколка, столько других принцев — им тоже захочется приподнять твою вуальку, стоит лишь нам с Нянькой удалиться.
