- Во мне говорит сострадание. Сострадание к монахам, которые за ним последуют. Если монахи начнут делать, что хотят, наплюют на заповеди, они мигом выродятся из монахов в объекты сострадания.
- Поверьте, если б монахи с таким же восторгом слушали ваши учения, как учения Патрула, от вашего сострадания не осталось бы следа.
- Нет необходимости сострадать тем, кто слушает дхарму безошибочного пути. Таково благословение Будды.
- О-хо-хо-хо! – громко смеется Чидзин Вангьял. – Как скромно!
- Патрул умеет подкупить публику, - соглашается задетый за живое лама Ньима. – Красноречив, как демон. Но разве истина в том, чтобы соблазнять толпу?
- Истина в том, что мы цепляем ярлык демона на любого, кто превосходит нас в красноречии, - с искренним сожалением произносит Чидзин Вангьял, не исключая из «мы» самого себя. – Явись нам Будда, мы бы и его записали в демоны. Наверняка Будда быстрее поладил бы с Патрулом, чем мы друг с другом в одном монастыре.
- Может быть, Будда и позволил Патрулу делать все, что ему взбредет в голову; может, это и Великое Совершенство; возможно, Патрул в каком-то смысле просветленный. Но что будет, когда бездумная толпа поведет себя, как сумасшедший Дзогпа Ченпо?
- А что, есть симптомы? – не понимает лама Чидзин.
- Патрулу предлагают комнату, в которой останавливались Конгтрул Ринпоче, Тобьял Цеде Ринпоче, Тулку Чунта Ринпоче, Цонам Дордже, а он падает в саду, как пьяница. Представьте, что сейчас все монахи повыпригивают из окон, лягут в поле и заснут.
- Вам-то какое дело? Погода хорошая. Что вас беспокоит? Опять сострадание?
- Лама Чидзин, я пытаюсь всего лишь предупредить: превратное понимание учения Великого Совершенства грозит обернуться хаосом. Я опасаюсь беспредела.
- Лама Ньима, от страхов и опасений хорошо помогает практика принятия прибежища. – Лама Чидзин по-очереди загибает три пальца у носа Ламы Ньима: - В Будде, Дхарме и Сангхе.
- Вы надо мной смеетесь?
- Смеюсь. – Чидзин Вангьял вновь берет на прицел собеседника: - И почему? Потому что вы над собой не смеетесь. Я бы на вашем месте попросил у Патрула учение, как научиться над собой смеяться. У него это получается замечательно.
Лама Ньима мелко хихикает.
- Успокойтесь, толпа не пойдет за Патрулом, - подводит итог болтовне лама Чидзин. - Никогда такого не было. Толпа останется в нашем монастыре. За Патрулом пойдет несколько счастливчиков. И зависть подсказывает мне, что именно они дойдут до места, где восходит просветление.
Панорама гор. Восход солнца.
Продолжение учения. Патрул на том же троне в окружении множества монахов.
- Как вы провели ночь? (Ринпоче обводит взглядом собрание, затем выбирает из толпы Ньиму Анго, Чидзина Вангьяла и какое-то время словно общается с ними). Хорошо ли поспали? Сколько вы спали? Десять часов? Может, вы обнаружили состояние ясного света и пребывали в нем? Может, видели благие сны? Может, вам снились кошмары? После приятных снов неприятно просыпаться в сансаре, правда? А после кошмара, наоборот, у нас такой хороший тонус, что хочется взяться за самые трудные дела: уж лучше пусть это будет сансарой, чем кошмарным сном!
Как бы там ни было, нас вытащили из-под теплого одеяла и привели за нос в этот прекрасный храм. Прошла всего пара часов, а сновидения уже волнуют нас не больше, чем жизнь монахов в соседнем монастыре Сакьяпа. Сны остались где-то в несуществующем прошлом.
Также и все, что произойдет с нами сегодня, завтра растает в воздухе, как ночной сон. Все, о чем мы говорили вчера, уже покрылось туманом. И если через несколько лет вас спросят: помните, как Патрул рассказывал нам про сон и другие смешные вещи? – вы, скажете: «А-а?! Какой Патрул?! Какой сон?!»
После паузы Ринпоче продолжает:
- Есть особые практики, связанные со сном. При желании, вы можете их получить. Мне рассказывали, как практикующие во сне летают в Бодхгаю, Дзогчен монастырь, получают высокие учения, улучшают свою ситуацию. Говорят, во сне можно заниматься тысячей полезных дел… И это прекрасно.
К сожалению, у меня руки никогда не доходили до практики сновидения.
Почему? Потому что я люблю поспать.
Очередная пауза, смех.
- Я люблю свою подушку, одеяло, мягкую кровать… И не очень-то люблю просыпаться. Даже если мне снится людоед, я не вскакиваю: «О! Какая удача! Это всего лишь сон! Надо срочно вставать!» Я всегда стараюсь договориться с людоедом и хотя бы еще часик подремать.
Я не просил своего учителя передачу практики сновидения. Да зная меня, он не настаивал. Зачем я буду летать в Дзогчен монастырь, улучшать ситуацию, если в следующий момент придется проснуться и всё забыть?
Такие потрясения не для меня. Но если кому-то нравится, я не отговариваю.
Какая польза от сна? Мы привыкли думать, что пользы никакой нет, и при этом не замечаем, что наша жизнь наяву так же бесполезна, как во сне. День и ночь – не разные вещи. Мы не меняемся от того, что наступает полночь. Что же меняется?
Во сне мы не обнаружим ни места, ни времени. Нет надежд, опасений и сомнений. Их не было и днем, но мы так привыкли к иллюзорному миру, что принимаем свои надежды и опасения за нечто твердое и реальное. Во сне мы можем смело забыть обо всем, что считали твердым и реальным. Для опасений и надежд не остается места. Единственная надежда, преследующая меня во сне, - это, что мне позволят подольше поспать. А как там сложится ситуация с людоедом: он съест меня или я его, - мне все равно.
Итак, во сне все исчезает, все, что наяву вроде бы исчезнуть не может. Мы так считали. Но все исчезло.
И тут мы обнаруживаем, что при нас осталось нечто главное - мы продолжаем полностью пребывать. Все наши материальные покровы потеряли твердость и цену. То, что казалось огромным и незыблемым, как дом, проявляется, как туман, если вообще проявляется. А то, что мы с высокомерием игнорировали – невидимую всеобъемлющую любовь и сострадание – продолжает присутствовать в реальности неразрушимого ваджрного тела.
Во сне мы вдруг обнаруживаем, что можем отдавать, не считая сдачи, ибо любое даяние сразу умножается и рождает новое даяние.
При этом мы ничего не теряем, правда? Чем мы рискуем во сне, практикуя щедрость?
Патрул заразительно смеется, монахи его поддерживают.
И что же мы дарим во сне? А?
Тишина в храме.
Наяву мы дарим цветы и животных, деньги и еду. Это мы умеем. Мы знаем: вот этому я подарю хромую лошадь, а этому – старую, - они большего не стоят.
Но что мы дарим во сне? Ничего.
Во сне наши подарки разоблачены и обесценены. Цветы, деньги, еда – все оказывается фикцией. Даже если мы подарим что-то привычное, от этого не будет толку ни нам, ни тому, кому мы дарим.
И все же во сне остается кое-что, позволяющее себя дарить бесконечно.
Что?
Патрул ожидает ответа. В храме тишина.
- Сострадание, - подсказывает Ринпоче после паузы. – Вы о таком слыхали? Состра-даяние, - выразительно переводит Патрул, выдержав паузу. – Даяние чего-то самого важного - драгоценности, исполняющей желание. Вот что такое состра-даяние. Поймите это хорошенько. Нашего сострадания существа ждут подобно дождю в засуху, пусть даже не все это понимают.
Мало кому может пригодиться наша мирская любовь. Когда мы кого-то любим, то тут же тащим в карман. А кому охота лезть в наш дырявый карман, о монахи? И сколько народу мы затащим в карман, даже если это кому-то надо? Одного-двух человек, и все! И лопнет даже самый большой карман.
Но сострадание… Его в кармане не спрячешь. Смотрите, та же энергия, что и у любви, но работает она не в ограниченном пространстве кармана, а на неограниченном пространстве вселенной. Как только появляется сострадание, мы его даем, получаем великое блаженство, и снова даем, и снова получаем. И так без конца. Поистине, это даяние любви, а не собирание крошек в кармане. И практиковать даяние сострадания можно в любом измерении – наяву и во сне, после смерти и в медитации, - где бы вы ни находились, вы будете счастливы и радостны.
Мне не довелось во сне летать в Бодхгаю… Но иногда… Иногда мне снятся очень похожие сны… Я их всегда узнаю и просыпаюсь со слезами на глазах. Я благодарен Буддам за возможность таких снов. Это сны о том, как мое сострадание проникает в сердце страждущего, обиженного или совсем отчаявшегося человека; как оно его греет и наполняет желанием жить. Я видел, как отступает страдание, как сияют глаза, я слышал освобожденные голоса…
О, монахи, пусть, это всего лишь сон. Но где еще я, беспутный бродяга, увижу что-нибудь прекраснее? Во сне или наяву?
Монахи, вы всегда просите объяснить вам самое сердце Дхармы. На меньшее вы не согласны. Вот вам мой совет из глубины сердца: практикуйте одну-единственную дхарму - великое сострадание. «Тому, кто желает обрести состояние будды, нужно изучить не множество Дхарм, а всего одну, - говорит сутра. – Какую? Великое сострадание! Тот, у кого есть великое сострадание, держит на ладони всю Дхарму Будды».
