в которой она могла бы сидеть и нашептывать гадкие мысли французу. Когда же такого уголка нигде рядом нет, то и существу стало быть негде было прятаться, и ее присутствия не ощущалось. В последние месяцы паучиха даже по ночам приходила редко. Правильнее было бы сказать, что объявлялась она реже обычного, но, если бы она с такой частотой наведывалась, скажем, к какому-либо другому человеку, тот непременно бы сошел с ума. Но для Филиппа ее посещения стали настолько редкими, что даже заметными.
Но в последние дни пребывания в лагере все изменилось. Паучиха стала появляться то тут, то там в незаметных углах. Отсутствие долгих разговоров сильно сказалось на ней: вместо пугающего монстра перед Лавуаном появлялась совсем маленькое существо, к которому тот испытывал жалость, а не страх. Правда с каждым днем она становилась все больше и уверенней в себе. Филипп, будучи человеком внимательным и рефлексирующим, стал искать причины роста спутницы своей жизни. Казалось бы очевидно, что паучиха появляется в самые страшные моменты жизни писателя, в ту пору, когда хочется лезть на стену от несправедливости мира и необходимо спрятаться в какой-нибудь кокон, дабы внешние проблемы не коснулись тонкой душевной организации француза. Именно в такие моменты по самой сущности Лавуана наносила свой расчетливый удар меланхолия. Нынешняя ситуация разительно отличалась в лучшую сторону. В цирке Филипп не чувствовал себя лишним, не ощущал никакого давления, не был несчастным. Явных причин для возвращения подруги не было. Единственной причиной для возобновления общения с паучихой была долгая разлука с Мелани, и именно на нее и грешил Лавуан. И, хотя с каждым днем любовь к девушке таяла, полностью отделаться от сильной привязанности к мадемуазель Марсо писатель не мог, или уверил себя в этом просто потому, что не хотел отвязывать возлюбленную от себя. Ты ведь не любишь ее, просто возвел свою привязанность в абсолют, чтобы хоть чем-то походить на окружающих. Ты никчемный лжец и трус.
Хоть существо и пыталось морально уничтожить француза, это никак не сказывалось на написании пьесы. Более того, душевные терзания как нельзя лучше отражались на бумаге, предавая героям, которым приписывались недуги автора, глубины и проработанности. Здесь Филипп впервые крепко призадумался над происходящим с его творчеством кошмаром. Оборачиваясь назад и трезво рассматривая свою жизнь, он видел, что свои самые успешные работы он написал в самые тяжелые времена своей жизни. «Хромой Идальго» был написан сразу по приезду на юг, когда у Лавуана толком не было денег ни на крышу над головой, ни на насущный хлеб. «Суховей» был написан после расставания с дочерью пекаря. «Страсти Мольера» Филипп написал, когда его карьера в театре Гобера могла закончится после ряда неудачных пьес подряд. Таким образом, каждый раз, когда наступал сытый и зажиточный период жизни автора, Лавуан не мог написать ничего путного – все, что выходило из-под пера героя можно было в лучшем случае назвать посредственным. Художник должен быть голодным. Только такой творец действительно старается выбраться из ужасающего положения. Впрочем, полагаю, это касается людей всех профессий. Быть может так предопределено нашим естеством. Самое опасное животное – голодное, ведь оно идет на все, чтобы утолить свою жажду.
Пьеса тем временем близилась к своему логическому финалу. Разумеется, Лавуан не предполагал хорошего окончания истории, о чем решил еще перед началом написания пьесы. Ему казалось, что таким образом он вызовет большее сопереживание со стороны публики, ведь мрачные финалы врезаются в память куда лучше счастливых. Однако до пьесы дорвались многие обитатели цирка: одни с позволения писателя, другие же по собственной наглости или просьбе третьих лиц. Словом, большая часть читателей сходилась во мнении, что счастливый финал будет куда уместнее. Аргументация, по мнению Филиппа, у всех прочитавших весьма хромала, если была вовсе. Например, Надья говорила, что не воспринимает негативных финалов, так как сама духовность человека стремится к катарсису, а пьеса, показывая многочисленные страдания людей, как раз и помогает обрести покой по ее окончанию. Лавуан был не согласен с цыганкой. Само обобщение всех людей и их стремлений, казалось ему диким и неправильным.
– Люди слишком отличаются, чтобы грести их под одну гребенку, – сказал Филипп. – Как можно утверждать, что индийский махараджа и одинокий аляскинский тлинкит хотят одного и того же?
– Оба они хотят мира и спокойствия, – отвечала Надья. – Каждый по-своему, конечно, но они оба стремятся успокоить себя и все, что их окружает.
Писатель ничего не ответил, однако остался при своем мнении, не найдя в словах цыганки никакого смысла. Совершенно не обязательно, что каждый на Земле желает мира всем людям. Некоторые живут войной. Такие люди не мыслят себя вне насилия. Как же они могут желать мира? Лавуан был уверен, что у гадалки и на это найдется нелепая фраза, потому и продолжал молчать.
Вторым, кому Лавуан добровольно дал прочесть свою рукопись, был Даниэль. Мнение Надьи не понравилось писателю, потому он с жадностью пытался найти кого-то в противовес, и выбрал акробата. Выбор пал на него по нескольким причинам. Во-первых, он был мужчиной, что Филипп считал важным аспектом, так как, по его мнению, мужи куда более рассудительны и хладнокровны, а потому им легче было бы перенести несчастливый финал. Во-вторых, Даниэль в целом казался куда более разумным человеком, нежели цыганка, бегающая со своими нелепыми картами.
– Финал должен быть счастливым, – расстроил атлет писателя. – Я прочитал твою пьесу: написано великолепно! Не скажу, что большой фанат театра – слишком скучно, на мой вкус, никакого движения, никакой энергии… Спрашивается, зачем я вообще заплатил деньги, если нет никакого риска для актеров? За болтовню чтоль плачу? Так я могу на рынке бесплатно посмотреть, да послушать чего там народ и как говорит, – Даниэль рассмеялся.
– Театр сильно отличается от вашего цирка, – признал Лавуан.
– И не в лучшую, скажу я тебе, сторону! В любом случае, в твоем романе…
– Пьесе.
– Да-да, пьесе, очень много битв и крови. Отличная выйдет штука! На такое и сходить не грех! Но концовка, конечно, удручает.
– Неужели тебе не кажется, что так зрителю она лучше запомнится?
– Конечно запомнится лучше, – улыбнулся своим большим ртом Даниэль, – только вот это как с неудачным номером: когда акробат падает и расшибается насмерть – людям такое запоминается ох как надолго! Потом еще пару месяцев все сначала громко обсуждают, а потом все тише и тише, пока однажды этот трюк не стирается из их памяти навсегда. Кому интересны неудачники? Другое дело, когда ты выполняешь трюк, который никому до этого не был под силу. Вот тогда ты
