и у начальника ишак умнее хозяина.
А л л а н а з а р. Не то говоришь. Надо так: у начальника и ишак не дурак.
С а х а т. Складно у тебя получается. Может быть, еще какой-нибудь стишок вспомнишь?
А л л а н а з а р. Не морочьте мне голову! Пусть Тойлы один отвечает. Остальные — вон!
Шум. Протесты.
Ну ладно. Только тихо у меня. (Тойлы.) Значит, приказ чана… тьфу, начальника ты считаешь незаконным?
Т о й л ы. Безусловно.
А л л а н а з а р. Так и запишем.
Т о й л ы. Запишите также, что я подал заявление начальнику управления и уже десять дней жду ответа.
А л л а н а з а р. Заявление… Объявление… Появление. Я знаю только одно: ты не работаешь и не уходишь. Следовательно, ты кто? Тунеядец. Все!
Шум. Возгласы.
Не галдеть! Пусть теперь решает суд! На, распишись!
Т о й л ы. Можно прочитать?
А л л а н а з а р. Милиции не доверяешь? Читай, если грамотный.
Г о л о с а. Не расписывайся, Тойлы! Не расписывайся.
Т о й л ы (прочитав, возвращает бумагу). Возьмите.
А л л а н а з а р. А подпись?
Т о й л ы. Во-первых, поправьте орфографические ошибки. Не пратокол, а протокол, не туниядец, а тунеядец. И Тойлы надо писать с большой буквы, потому что это имя, а Тойлы — че-ло-век.
Г о л о с а. Да! Да! Тойлы — человек.
Т о й л ы. А во-вторых, приходите в трезвом виде. Тогда распишусь.
А л л а н а з а р. Учить меня вздумал? Грамоте? Или этим, как они называются, каз… казо… законам? Поздно, браток. То есть я хотел сказать наоборот…
С а х а т. Рано?
А л л а н а з а р. Не перебивайте меня! Я знаю, что говорю. Слушай, Тойлы! Даю тебе еще… пять дней. Последний срок. Не подпишешься — пеняй на себя. Ответишь на суде. Все. (Собирает бумаги.) Родись у меня такой сын, я бы его живьем в землю закопал.
С а х а т. Не беспокойся. Такого сына у тебя не будет.
А л л а н а з а р. Это почему?
С а х а т. По закону природы.
А л л а н а з а р. Чтоб вам всем провалиться! (Уходит и сейчас же возвращается.) Слушай, Тойлы. Ты можешь войти в мое положение? У меня трое детей. Не подпишешь — начальник решит, что я не справился с заданием. Ну, что тебе стоит? Подпиши.
Тойлы подписывает.
Ломодец! (Уходит, стараясь шагать прямо.)
Г о л о с а. Ну, зачем ты? Зачем подписал? Эх, Тойлы.
Т о й л ы. А я подмахнул его же фамилию.
Смех.
З а т е м н е н и е.
Кабинет Эсенова. А л л а н а з а р с жалким, растерянным видом смотрит на С а п а р о в а. Пауза.
С а п а р о в (задыхаясь). Можешь считать, что на этом кончился твой милицейский стаж.
А л л а н а з а р. У меня ведь трое… Трое у меня детей. Начальник… Вы же знаете…
С а п а р о в. А хоть двадцать! Я бы и этих троих у тебя забрал. Ну, какой ты отец? Пьяница, невежда, обманщик! Всю городскую милицию покрыл позором. (Мочит платок водой из графина и прикладывает ко лбу.) Ой, голова! (Кричит.) Уйди с глаз моих!
Алланазар, кашляя и что-то бормоча, выходит из кабинета.
Д у р с у н о в а. Благодарю вас, товарищ Сахат. Вы свободны.
С а х а т. В случае чего… Всегда в вашем распоряжении. До свиданья. (Уходит.)
П е р е н г л и е в а. Недоразумения всегда возможны. Но ведь потом был суд…
С а т л ы к о в. И суд правый, за это я отвечаю головой. На мой вопрос, будет ли он работать, Тойлы отвечал, прямо глядя мне в глаза: «Нет, не буду».
Д у р с у н о в а. Прошу извинить, товарищ судья, но Тойлы вам отвечал не так.
С а т л ы к о в. Разве вы вели судебное разбирательство?
Д у р с у н о в а (спокойно). Вот копия протокола. Разрешите, я прочту вам это место. «Я шофер. У меня квалификация, стаж. По другой специальности я работать не согласен». (Подает ему бумагу.) Вот, убедитесь сами.
Э с е н о в. В чем же разница?
Д у р с у н о в а. Для тебя никакой, а для судьбы человека — огромная. От нее зависел приговор, не так ли, товарищ прокурор?
П е р е н г л и е в а. Да, с юридической точки зрения…
Д у р с у н о в а. И не только с юридической.
С а т л ы к о в (пробежав протокол). Значит, вот в чем моя ошибка?
Д у р с у н о в а. Она лишь следствие многих и более сложных причин. Дело Тойлы показалось вам малоинтересным, будничным, недостойным вашего пристального внимания. Приняв на веру полученные по телефону характеристики, пробежав безграмотно составленный протокол, вы за папкой с бумагами не увидели человека, его будущее. Вы даже не слышали толком, что и как отвечал на ваши вопросы Каландаров. Приговор был для вас предрешен.
С а т л ы к о в. Позвольте! Позвольте! (Взволнованно пьет воду.) Я редко имею дело с журналистами, я привык отчитываться перед избирателями.
Д у р с у н о в а. Дело не в отчете, а в правосудии и… человечности.
С а т л ы к о в. Вы слишком увлекаетесь психологией, товарищ Дурсунова. Это свойство всех литераторов. Мы же оперируем конкретными фактами и железной логикой. До сих пор Верховный суд ни разу не отменял наших решений.
Д у р с у н о в а. Не все дела попадают в Верховный суд. Да и вы сами не находите нужным докладывать все подробности дела. Кое о чем вы умалчиваете.
С а т л ы к о в. Например?
Д у р с у н о в а. Скажите, кто был государственным обвинителем?
С а т л ы к о в. В таких случаях мы обычно привлекаем общественного обвинителя, с места работы подсудимого.
Д у р с у н о в а. Кого же вы привлекли на этот раз?
С а т л ы к о в. Кого? Если мне не изменяет память, одного из работников гаража управления, некоего Халлыева. В этом деле он разбирается лучше прокурора. Или ему тоже нельзя доверять?
Д у р с у н о в а. Халлыева направил к вам Беркели. Собрание его не выдвигало. Да и собрания никакого не было.
С а т л ы к о в. Как?!
Д у р с у н о в а. Да, представьте себе. А кроме того, Халлыев племянник Беркели, сын его родной сестры. Вам это было тоже неизвестно? Читайте! Вот заявление шоферов. (Передает ему бумагу.)
С а т л ы к о в (читает и в волнении опять пьет воду). Но ведь Тойлы все же отлынивал от работы и машины не сдавал. И мы можем считать, что он использовал ее в личных целях.
Д у р с у н о в а. Это и надо было доказать. Но только не опираясь на слова Беркели. Ведь как поступал сам Беркели, вам, надеюсь, теперь известно? Да если бы Тойлы и захотел перейти на другую работу, кто бы его принял? Ведь Алланазар отобрал у него все документы. (Пауза.) Вот и придется нам с вами теперь решать вопрос — кто же в конце концов настоящий преступник?
К у р т г е л ь д ы (вспылив). Вам хочется непременно оправдать Тойлы. Вы пытаетесь доказать, что черное — это белое. Но ведь всем известно, что этот хулиган прямо на улице, среди бела дня, при всем честном народе избил меня, что я попал в больницу. За одно это он заслуживает тюрьмы.
П е р е н г л и е в а. Действительно, товарищ Дурсунова, против этого факта трудно возразить.
К у р т г е л ь д ы. Может быть, он и здесь не виноват?
Д у р с у н о в а. Да. Не виноват.
К у р т г е л ь д ы (хохочет). Теперь я не удивляюсь, если товарищ газетный работник объявит, что не из пшеницы пекут чурек, а из чурека делают пшеницу. Век живи, век учись. Скажите, а Тойлы вам случайно не родственник?
Д у р с у н о в а. Тойлы — мой брат.
К у р т г е л ь д ы. Вах! Комментарии излишни.
Д у р с у н о в а. И не только мой. Он и твой брат, Эсенов, и ваш, товарищ Перенглиева,
