Любовь Столица - Голос Незримого. Том 2

ИОГАНН плетется за ней.

(Робко ЛИЗУТКЕ.)

(Лизутке и Ванятке.)

На заднем плане снова начинают водить хоровод, остальные подходят к рампе.

(В сторону: тьфу ты, пропасть – не выговоришь.)

Сказка о нежной княжне и о княжиче Снегуре. Альциона: [Альм.] Кн. первая. М.: тип. рус. т-ва, 1914. С. 129–146. Помета: «Стрелица». Машинопись (копия) – РГАЛИ. Ф. 1345. Оп. 4. Ед. хр. 49. Л. 1-10.

Песнь о Золотой Олоне. ЖД. 1917. № 1, 1 янв. С. 3–5; № 2, 15 янв. С. 3–5; № 3, 29 янв. С. 3–5; № 4, 15 февр. С. 3–5; № 5, 1 марта. С. 2–3. Машинопись (копия) – РГАЛИ. Ф. 1345. Оп. 4. Ед. хр. 52. При сверке с машинописью в журнальной публикации выявлены (и исправлены в наст. изд.) следующие погрешности:

1) Глава III. После ст. 92 следует не связанная и не рифмующаяся с другими строка: «Но они не замечали -».

2) Глава IV. Опечатки – ст. 19: «левые» вм. «девии»; ст. 50: «сулила» вм. «судила»; ст. 111: «неутомленно» вм. «неутоленно»; ст. 120: «бедностью» вм. «бледностью».

3) Глава V. Ст. 71 пропущен. Опечатки – ст. 103: «Ели» вм. «Еле»; ст. 141: «хмарый» вм. «хмарный».

4) Глава VI. Опечатка – ст. 72: «вширь» вм. «в ширь».

5) Глава VIII. Ст. 46 и 47 переставлены местами.

6) Глава IX. Последний ст. пропущен. В то же время ст. 127 пропущен в машинописи.

Миф об амазонках привлек внимание Столицы в самом начале ее поэтического творчества (см. диптих «Битва греков с амазонками»). Разработка античных мифов, видимо, не удовлетворила поэтессу, и она создала вымышленный праславянский миф о женщинах-воинах и их правительнице Олоне.

Лебединая родина. Лица: Биографический альманах. 7. М.-СПб.: Феникс; Алетейя, 1996. С. 29–53, по неавторизованному и недатированному рукописному списку – РГАЛИ. Ф. 1346 [Коллекция стихотворений]. Оп. 1. Ед. хр. 386. Машинопись (копия) – РГАЛИ. Ф. 1345. Оп. 4. Ед. хр. 53. Л. 1-33. В первой публикации датировка определялась широко: 1916–1920? гг. По имеющейся на титульном листе списка монограмме «ГЦ.» можно предположить, что он принадлежал знакомому поэтессы Георгию Дмитриевичу Цветкову. В Библиотеке ГЛМ хранится конволют из трех книг Столицы – «Раиня», «Лада», «Русь» – в художественном переплете с дарственной надписью на книге «Раиня»: «Многоуважаемому

Георгию Дмитриевичу Цветкову – Любовь Столица. А все-таки я верю в Русь. 1917 г. Сентября 15 дня». Это позволило скорректировать датировку до 1916–1917 гг. Основанием для следующего уточнения является информация о книгах Столицы в первом отдельном издании романа «Елена Деева» (см. о нем в примечаниях к роману):

Книги Л. Н. Столицы. Имеются на складе книгоиздательства «Виноградье». 1. Раиня. – 2. Лада. – 3. Русь. – 4. Елена Деева. – 5. Лазорев-Остров: Четвертая книга стихов. (Печатается) – 6. Спас: Пятая книга стихов. (Готовится) – 7. Сказки: а) О нежной княжне и о княжиче Снегуре; б) Об Анастасии красе – золотой косе. – 8. Песнь о Золотой Олоне: Поэма. (Печатается) – 9. Зоя и Авенир: Идиллическая повесть. (Готовится). – 10. Лебединая родина: Поэма. (Готовится).

Сказка о молодецкой рукавичке и о нежити-невеличке. ЖД. 1916. № 24, 15 дек. С. 3–5. Машинопись (копия) – РГАЛИ. Ф. 1345. Оп. 4. Ед. хр. 49. Л. 11–14. Сказка основана на русских народных святочных обрядовых действах, сохранявшихся с языческих времен, и поверьях. Святки начинаются с Рождества Христова и продолжаются до крещенского сочельника. В Святые дни происходили народные празднества с пирова-нием, песнями, плясками и ряжением. Главным обрядом было гадание о женихах и невестах. На посиделках происходило высматривание невест. Существовало поверье, что в святочные дни по улицам бегает нечистая сила, поэтому никто поздно не выходил из дома из опасения попасть в лапы чертям.

Сказание о Марии – прекрасной египтыныне. Машинопись (копия) – РГАЛИ. Ф. 1345. Оп. 4. Ед. хр. 49. Л. 15–18. Датируется как предшествующее написанию драмы в стихах «Мириам Египетская».

Лазорь чудный. Столица Л. Голос Незримого: Поэмы: I. Голос Незримого. – II. – III. Лазорь Чудный / С предисл., портр., автографом и биограф. очерком; Обл. работы худ. Е. П. Ващенко. София, 1934. С. 59–111. Сюжет поэмы отчасти опирается на «Послание архиепископа Новгородского Василия к владыке Тверскому Феодору» (1347; см.: Памятники литературы Древней Руси. XIV – середина XV в. Т. 6. М.: Худ. лит., 1981. С. 47–48).

Голос Незримого. Столица Л. Голос Незримого. С. 15–56.

Голубой ковер. Машинопись (копия) – РГАЛИ. Ф. 1345. Оп. 4. Ед. хр. 51. 95 лл. Машинопись с авт. правкой и пометами А. Я. Таирова (режиссёрский экз.) – РГАЛИ. Ф. 2030 [Московский государственный Камерный театр]. Оп. 1. Ед. хр. 255. 119 лл. Пьеса была поставлена в Камерном театре, премьера состоялась 23–25 января 1917 г. Режиссеры – А.Я. Таиров и СМ. Вермель; художники: по костюмам – П. Г. Узунов, по декорациям – А.Э. Миганаджиан; композитор – Анри Фортер; в ролях: Узбек – К. В. Герт, Мневэр – А. Г. Коонен, Пленник – Н. М. Церетелли. Накануне премьеры Столица писала (Я о своей пьесе//Кулисы. 1917.№ 3. С. 11):

Моя первая пьеса «Голубой ковер», которая ставится сейчас московским Камерным театром, была мною задумана еще три года тому назад, но отложена тогда для работы над стихотворным романом «Елена Деева», – и окончательное свое воплощение замысел мой получил только в этом году, после пребывания моего в Крыму.

Природа внутренней Тавриды, девственной и цветущей, такой несхожей с побережной, дурно-оцивилизованной полосой ее, картины простой и чудесной жизни коренного татарского населения, наконец, сказочные строения старинного ханского дворца в Бахчисарае (к сожалению, сильно испорченного Екатерининской реставрацией в стиле рококо) и нового, но очень выдержанного в арабском духе дворца гр. Сумарокова-Эльстон в маленьком селении Кокозах навеяли на меня то настроение, которое заставило меня вспомнить полузабытую идею и взяться за обработку ее.

Эти фруктовые сады в бело-розовом цветении миндалей и персиков, где четко звучит трещотка от птиц в руках черномазого татарчонка, эти долины, поалелые от дикорастущего мака или нежно-позеленелые от только что рассаженного табака, где пестреют согбенные и закутанные в чадры фигуры работающих татарок, эти роскошные оранжевые розы, примешивающие свой тягуче-сладкий аромат к запаху свежеиспеченных чуреков и обвивающие вплоть до плоских крыш жалкие постройки кебавен и кофеен, этот несказанно-бирюзовый купол небес и нестерпимо-белые конуса минаретов оставляют, действительно, впечатление незабываемое…

Но особенно поразил и пленил меня удивительно сохранившийся тип тамошних юных женщин, женщин-подростков. Это, именно, – женщины, так они полны таинственной прелести и наивной важности в красоте своей. Черные полулуния их бровей как будто о чем-то спрашивают всегда, розовые полулуния их губ как бы хранят в улыбках свою загадку… Образ этот, такой светлый и загадочный, полный таких, если можно так выразиться, местно-восточных и в то же время обще-женских черт, и явился для меня вдохновляющим импульсом.

Тайна женского существа, его извечные достоинства и недостатки, его неизменная изменчивость в сердечных переживаниях и постоянная тоска по новом – высшем и лучшем существовании, его неискоренимое свободолюбие при условиях самого большого подчинения и неисправимое фантазерство в самом жалком житейском состоянии – вот о чем говорит моя пьеса. Как и во всех моих произведениях, главную роль здесь играет героиня – это нищенка – потом ханша – потом гурия… Вокруг нее, как срединной, гибкой и яркой арабески, и развертывается, как узор, действие «Ковра».