– Почему это подстрочник? – обиделся Лифанов.
– Вот, скажем, у вас тут написано «убегал». И рядом «бегал». Неужели так трудно поискать что-нибудь еще? Прошу вас, – обратился он к студентам, – припомните родственные слова.
– Мчаться, – предложила студентка.
– Припуститься.
– Носиться.
– Удирать.
– Улепетывать.
– Драпать.
– Драпать. Допустим. Как именно драпать? Лифанов.
– Ну… быстро. Не знаю.
– Кто больше?
– Во весь мах.
– Во всю прыть.
– Во весь дух. Во весь опор.
– Еще?
– Дунуть, дернуть.
– Унести ноги. Дать стрекача.
– Опрометью. Без оглядки. Сломя голову…
Бузыкин глянул в окно – у ворот стояла Алла. Лицо его сразу утратило волевой склад.
На институтском дворе было тихо. Осень перекатывалась по деревьям.
Студентки стояли у стены, как подсолнухи обратив золотые головки к солнцу.
Он подошел к воротам.
– Алла?
– Да, Алла. Ты здоров?
– Здоров.
– Ты меня бросил?
– Понимаешь, так сразу все навалилось – и институт, и перевод мой, и Билл…
– Но хоть позвонить ты мог? Всю неделю как привязанная сижу у телефона. В магазин боюсь выйти, вдруг ты позвонишь?..
Рядом остановилась машина Шершавникова.
– Здорово, Бузыкин! – крикнул он.
Бузыкин поздоровался.
– Могу подвезти. Вам куда?
– Спасибо, не надо.
Шершавников оглядел Аллу.
– Наша? Что-то никогда не видел.
– Чужая, – сказала Алла.
– А то могу. Вам в какую сторону?
– В другую, – сказала она.
Шершавников подмигнул Бузыкину и уехал.
Алла протянула руку:
– Прощай, Андрюша.
Он хотел было задержать ее, но она вырвала руку и пошла прочь.
– Алла, подожди, дай же мне сказать!
– Не надо, Андрюша. Ты – как тот хозяин, который жалел собаку. И отрубал ей хвост по кусочку. Это больно…
Бузыкин смотрел ей вслед.
– Андрей Павлович!
Бузыкин обернулся. За ним стоял Лифанов.
– Помните, в прошлом году вы мне поставили незачет?
– Да, помню.
– А теперь мне стипендию не дают. А ведь то было в прошлом году, а не дают в этом. Они говорят, если вы поставите, тогда дадут. А я вам сдам, вы только поставьте!
Он положил раскрытую зачетку на портфель, протянул ручку.
Бузыкин подписал и ринулся за Аллой.
Алла услышала позади визг тормозов, оглянулась.
Бузыкин стоял на мостовой перед микроавтобусом. Он потрогал рукой голову, посмотрел на руку – нет ли крови.
Водитель выскочил из кабины, завопил:
– Ты что, водохлеб слепой, не видишь, куда идешь?
– Простите, пожалуйста, я загляделся.
– Что с тобой? – подбегая, спросила Алла. – Он тебя задавил?
– Да нет, я сам… Алла, ты пойми меня. Я все это время думал и понял. Ведь, кроме страданий, я тебе ничего не приношу. Только ломаю тебе жизнь!
– Потом, Андрюша, потом. Покажи-ка… Не тошнит? Потряси головой.
Бузыкин потряс.
– Не больно?
– Нет.
Водитель, который тем временем осматривал дверцу машины, подошел к ним.
– А ну-ка ты. Смотри, что натворил.
Алла отстранила Бузыкина.
– Что там у вас?
– А вот – вмятина. Теперь выправлять, красить. Гони червонец.
– Вот нахал! – возмутилась Алла. – Задавил человека и еще деньги требует! Да я сейчас милицию позову!
– А вы, девушка, топайте отсюда, пока по хлебальнику не схлопотали, – сказал водитель.
Тут Бузыкин неумело, но сильно ударил его кулаком в грудь.
И Алла ударила его кулаком в грудь.
На некоторое время все оторопели. Уже появились и зрители – женщины, маленький человек в шляпе.
Первым опомнился водитель.
– Так, – сказал он с удовлетворением. – Значит, ты меня первый ударил. Это хорошо.
Он стал снимать спецовку, пошел на Бузыкина.
Алла уперлась ладошками ему в подбородок, отталкивая.
– Отойди, девушка! – рычал водитель.
– Не надо, – просила Алла. – Он ненарочно.
– Отойди, Алла, – попросил Бузыкин.
Тогда Алла закричала, обращаясь к зрителям:
– Товарищи, помогите! Он человека задавил, а теперь еще избивает!
Маленький в шляпе подскочил к Бузыкину, ловко заломил ему руку за спину, пригнул к земле.
– Да не этого! Вот этого! – закричала Алла.
– Так этот же стукнул.
– А задавил-то этот. Что вы руки ломаете, вам же говорят!
– Тот, тот, я видела, – включилась женщина. – Ездят как ненормальные.
Человек в шляпе отпустил Бузыкина, кинулся на водителя, тем же приемом скрутил руки.
– Есть! Зовите милицию, гражданка.
– А ну его, пусть гуляет. Пойдем, Андрюша.
Варвара стояла в пальто с телефонной трубкой в руке, говорила потерянно:
– Не удивляйся, Бузыкин, я догадалась, где ты. Будешь смеяться – у меня опять не приняли. Сказали – не соответствует стилистике. Мне худо, Бузыкин, приезжай!
БУЗЫКИН. Извини, Варя, но сейчас – никак.
ВАРВАРА. Ну, попозже.
БУЗЫКИН. И попозже никак.
ВАРВАРА. Ну, все. Тогда я пропала.
Бросила трубку.
Бузыкин вернулся в комнату Аллы.
АЛЛА. Что она от тебя хочет?
БУЗЫКИН. Просит, чтобы я ей помог, что-то там у нее не получается.
АЛЛА. А ты?
БУЗЫКИН. Сказал, что не могу, занят.
АЛЛА. И правильно. Хочет, чтобы ты всю жизнь на нее ишачил?
Стояла перед ним в позе манекенщицы.
Хорошо?
БУЗЫКИН. Что – хорошо?
АЛЛА. Наблюдательный ты мой! Я же себе новую юбку сшила! Ну, где ты еще найдешь себе такую? И шьет, и готовит, и печатает!
БУЗЫКИН. И изводит.
АЛЛА. И любит! И спасает!
На руке Бузыкина заверещали часы.
Все? Твое время истекло?
БУЗЫКИН. В ЖЭК надо забежать, пристают, чтобы я им лекцию прочитал.
Алла промолчала.
БУЗЫКИН. Никуда не пойду.
АЛЛА. Подари мне этот твой… будильник.
БУЗЫКИН. Пожалуйста.
АЛЛА. Вот. А теперь я спрячу его так далеко, чтобы никто никогда не услышал этого проклятого верещания!
Шли в кино, шагали не торопясь по выгнутому мостику над каналом. Давно уже Бузыкин не прогуливался так, никуда не торопясь.
Здесь повстречался им, прошел мимо молодой человек интеллигентного вида. Алла окликнула его.
– Женя!.. Это же Пташук! Идите сюда!
Он вернулся.
– Вы что не здороваетесь, Женя?
– Здравствуйте. Я вас не видел, – смутился Пташук.
АЛЛА. Видели, видели, прямо в глаза смотрели. Это Женя Пташук. А это Андрей Павлович. Помните, я вам его стихи читала! Я им на даче твои стихи читала.
БУЗЫКИН. Я же тебя просил. Это не мои стихи. Это переводы.
АЛЛА. Какая разница. Слова все равно твои.
ПТАШУК. Очень приятно.
АЛЛА. Ну ладно, идите.
Он постоял, глядя на Бузыкина внимательно, пошел дальше.
АЛЛА. Андрюша, а почему ты мою куртку не носишь?
БУЗЫКИН. Что я буду трепать ее на работу. Такая хорошая вещь.
АЛЛА. А ты трепи. Чаще будешь меня вспоминать. Чтобы завтра надел!..
БУЗЫКИН. Ладно…
АЛЛА. А знаешь, почему он с нами не поздоровался?
БУЗЫКИН. Почему?
АЛЛА. По-моему, он в меня влюблен. Два раза звонил, в театр приглашал.
БУЗЫКИН. А ты?
АЛЛА. А я не пошла.
БУЗЫКИН. Почему?
АЛЛА. Потому что я однолюбка. К сожалению…
Потом ели мороженое в фойе кинотеатра.
– Обиделась, – сказал Бузыкин.
– Кто?
– Варя. И на что она только живет – не представляю. Напечатает один рассказик за год. И то с трудом.
– С твоим.
– Шла бы в Интурист, что ли, гидом…
– Андрей, если ты собираешься весь вечер так терзаться, так лучше иди уж к ней.
– Что же, я тебя одну здесь брошу?
– Ну и что. Я не ребенок.
– Нет, не пойду.
– Иди, иди!
– Хотя на часок-то можно было бы и сбегать… А знаешь что? Сделаем так. Я сейчас быстренько смотаюсь, переведу ей там несколько фраз, а как кончится сеанс, я буду ждать тебя у выхода. Если отсюда – правый угол. Договорились?
– Договорились…
Еще угнетенный неловкостью перед Аллой, но уже озабоченный предстоящим объяснением с Варварой, он то трусил перебежками, то припускался стремглав.
Варвара сидела на тахте, беспокойно следила за Бузыкиным. Он черкал и правил работу.
– Очень плохо, да?
– Да нет, не очень.
– Но ты же все вычеркиваешь?
– Не все. Но какие-то вещи я не могу оставить. Ну, вот: «Коза кричала нечеловеческим голосом».
– А каким?..
– А никаким. Просто кричала.
– Андрей, скажи честно, может быть, я просто бездарная, а?
– Почему бездарная. Просто в этот раз не очень получилось. Со мной, думаешь, не бывает?
– А как по-твоему: чьи переводы лучше – мои или Шитовой?
– Какое сравнение! – успокоил ее Бузыкин.
Варвара повеселела.
– Хочешь рюмашку?
– Нет.
– А я люблю так работать. Допинг.
