Луна и Смерть - Федерико Гарсиа Лорка

Не хотел.

Не хотел и слова сказать.

Но увидел в глазах твоих

два деревца чудны́х.

Смешливых, ветреных, золотых.

Их взгляда не удержать.

Не хотел.

Не хотел и слова сказать.

Уходили люди,

приходила осень.

Уходили люди

в зеленя и просинь.

Петухов, гитары

унося с собою,

уходили люди

в царство полевое.

Там родник струился

и река сверкала.

И в груди от счастья

жарко сердцу стало.

Уходили люди

в зеленя и просинь.

В желто-звездном свете

приходила осень —

с птицами печали,

с дождевой водою.

И склонялась низко

сонной головою.

Стынущему сердцу

счастия не будет.

Приходила осень,

уходили люди.

Все дрожит еще голос,

одинокая ветка,

от минувшего горя

и вчерашнего ветра.

Ночью девушка в поле

тосковала и пела —

и ловила ту ветку,

но поймать не успела.

Ах, луна на ущербе!

А поймать не успела.

Сотни серых соцветий

оплели ее тело.

И сама она стала,

как певучая ветка,

дрожью давнего горя

и вчерашнего ветра.

Апельсин и лимон.

Ах, я любовью

сражен!

Лимон, апельсин.

Ах, лишь она —

властелин!

Лимон.

(Как лучист

небосклон!)

Апельсин.

(Над водою

долин.)

Когда восходит луна,

колокола исчезают

и появляются тропы,

по коим никто не ходит.

Когда восходит луна,

море скрывает землю

и сердце себя ощущает

островом во вселенной.

Никто в ночи полнолунья

не будет есть апельсины.

А станут съедать плоды

зеленые, ледяные.

Когда восходит луна

столикая и всё та же,

серебряная монета

исходит в кармане плачем.

Четыре луны у ночи,

и дерево с тенью глубокой,

и одинокая птица

на дереве одиноком.

Следы твоих губ напрасно

на коже своей ищу я.

Родник посылает ветру

нежные поцелуи.

Я держу на ладони

«нет», что сказала ты просто,

держу, как лимон холодный

из белого воска.

Четыре луны у ночи

над деревом одиноким.

Любовь моя – словно флюгер

на острие иголки.

Ива дождя,

плакучая, легла.

О, лунный свет

над белыми ветвями!

Не хочу я ни лавров, ни крыльев.

Белизна простыни,

где раскинулась ты, обессилев!

Не согрета ни сном,

ни полуденным жаром, нагая,

ускользаешь, подобно кальмарам,

глаза застилая

черной мглою дурманною,

Ка́рмен!

Под олеандром, изнемогая,

ты столь некрасива, нагая.

Тело твое в искании

желтого цвета Испании.

Ты – из французского края,

и ты некрасива, нагая.

Укрыть наготу я готов

плащом прекрасных стихов —

красно-зеленым, зеленым и красным.

Нам вместе не быть, столь разным!

На берега реки

росой сумрак ночи лег,

а на груди Лолиты

умирает любви цветок.

Умирает любви цветок.

Ночь, нагая, поет,

и голос ее высок.

В реку вошла Лолита,

струится вдоль тела поток.

Умирает любви цветок.

Ночь серебра и аниса;

уже светлеет восток.

Серебро воды и зеркал.

Анис твоих белых ног.

Умирает любви цветок.

Высокие стены.

Широкие реки.

Пришла я с кольцом обручальным,

которое деды носили.

Сто рук погребенных

о нем тосковали в могиле.

В руке моей призрак колечка —

и я прикасаюсь смятенно

к соцветьям бесчисленных пальцев.

Кольца не надену.

Широкие реки.

Высокие стены.

Оставьте кольцо

в затоне.

(Дремучая ночь на плечи

уже мне кладет ладони.)

Сто лет я живу на свете.

Оставьте. Напрасны речи!

Не спрашивайте без проку.

Закиньте кольцо

в затоку.