Ультразвук этот выше и выше.
Вот и месяц с ухмылочкой вышел
из тумана и зырит в окно.
Ты его торопливо зашторишь
и задремлешь, баюкая то лишь,
что у нас и в ночи не темно…
Не темно! Потому что мы север
(вот и рифма – возьми её, сервер!).
И на сайте окликнут тебя
незнакомцы, любимые люди,
струны гуслей, а может быть, лютни,
возглас моря и воздух тепла.
И сейчас ты доделаешь то, что
было там невозможно и тошно
или страшно. И станешь опять
и главою большого семейства,
и добытчиком – так что уместно
к таракану тебя приравнять.
Ты не хуже его, не слабее
и прокормишь детей, не робея,
как ему удаётся всегда.
И о завтрашнем дне не придётся
думать в поте лица – все срастётся:
будет день – и тепло, и еда.
И по трубам по водопроводным
ты уйдёшь к небесам первородным
за великой подземной рекой…
Но вернёшься – и снова-здорово —
потолок вместо неба и крова
и детей твоих кормит другой.
Другой – это тот, кто умеет, что ты не умеешь,
что-то там мелешь, имейлишь,
а надо решать дела —
тот, кто пошёл на то, на что ты в уме лишь
решался, но испугался, дойдя до угла.
А женщине нужно лелеять себя и потомство —
ну хоть немного удобства,
чтоб не стыдиться людей.
А твой интеллект хвалёный годился ещё для знакомства,
а жизнь пережить или кран починить – хоть убей.
И всё, что ни скажешь, оказывается пустяками,
спор полупьяный с дружками,
слоями – дым…
Эту беду не развела руками,
да развела ногами перед другим.
Развели тебя, парень, поймали.
Теперь телевизору приходится отвечать.
Всегда презирал, а сейчас едва ли
без него получится рассвет встречать
и считать поднявшихся дураками.
А ночью ловит тебя интернет —
не сеть, паутина – твои тараканы
штурмуют её уже несколько лет
и выхода всё не найдут.
Имя Бога
теперь начинается с www
и точка. И к чату его путь-дорога
ни в мониторе, ни в голове
не помещается. Эти сети
снова притащат нам мертвеца —
будто бы и не бывало на свете
воскресшего пришлеца.
Вот и снова пришла осень, осень…
Что не стёрлось из памяти – сбросил.
Слать посланья кому-то? Зачем?
Всё равно отвечают другие:
имена, тебе не дорогие,
скрыты никами без проблем.
Всё словесное слишком условно.
Лучше всем разойтись полюбовно.
Лучше кубики складывать в ряд,
чтобы красные к белым – и ну их!
Лучше крестиком, крестиком нулик
не пускать на победный парад.
За окном – неспокойная темень,
тело ночи в венозной системе
сизых веток. И капает дождь —
протекают у Господа краны.
А далёкие тёплые страны
только с помощью мышки найдёшь.
С ней ты в силах поднять небоскрёбы
и таранить их заново, чтобы
разобраться, с какой стороны
ветер дул, и чтоб не было страшно
кликнуть – и Вавилонская башня
возвышается хоть бы хны,
и друг друга услышат пророки,
как один перед Словом равны.
Христа сменил Аллах
и правит одиноко,
прах превращает в прах
и этим славит Бога.
Все шишки на него
за то, что держит шишку:
«Неверных – большинство,
объевшихся – излишки,
бездольных – полземли,
упившихся – две трети,
и женщины пошли
бесстыднее, чем дети.
А помощь от Исы
и принца Гаутамы —
дождёшься жди…»
Часы
столетий столь упрямы.
Всё тикают своё,
и полумесяц только
сияет: бытиё
избыто на полстолько!
Ну а тебе всё равно осталось меньше, чем человечеству, —
ну, годков ещё двадцать или двадцать пять,
то есть совсем мгновенье в сравненье с вечностью.
Но собак ещё жальче – им раньше помирать.
А у тебя камина не было, но собака
лежала у кресла – грустная, с торжественным хвостом.
И ты с ней гулял на пустоши у оврага,
и видел её, бегущей вслед за Христом.
Она уступала ближней собаке кости
и не питала злости совсем ни к кому.
И если уж все мы в мире подлунном гости,
то в дом свой законный я эту собаку возьму.
В тот дом заоконный, где всё справедливо и вечно,
без этой собаки ни шагу, ведь только сейчас
ты с нею гулял и обязан не человечеству,
а ей – возвратиться и тем накормить, что припас.
…Вот вошёл и на облачко бросил
тень… И встретили, крикнули: «Просим!
Просим, просим!» И что там в душе,
всё, что думал и чувствовал ярко,
принесёшь им, а цену подарка
те, кто встретили, знают уже.
И сейчас ты доделаешь то, что
было там невозможно и тошно
или страшно. И значит, ни в чём
не останешься ты виноватым
пред собакой любой и собратом,
перед духом своим и отцом.
Аки посуху, будешь по свету
плыть-гулять. Иногда на планету,
пламенеющую вдалеке,
поглядишь безо всякого чувства:
побывал и вернулся. Кощунство
предъявлять обвиненья реке,
что нельзя, мол, войти в неё дважды…
И духовной не чувствуя жажды,
распростишься и с этой рекой.
Но вернёшься – и снова-здорово:
потолок вместо неба и крова
и детей твоих кормит другой.
…А в окошке – небесные кручи.
И светлы облака среди ночи.
И не вечный обещан покой.
В конце проулка, в гибком фонаре,
похожем шеей на плезиозавра…
«Переулок»
И трудно утру наступить…
А. Аронов
Плезиозавры фонарей
стоят по грудь в тумане жёлтом.
По дну небесному дошёл ты
до ручки не своих дверей.
И ты попал – попал сюда,
как на подлодку: только стены
вокруг и тёмные системы,
чтоб свет и пресная вода
не иссякали, и тепло
текло по трубам обнажённым…
Гудит в усилье напряжённом
запас еды – смертям назло.
И передатчик новостей
передаёт погоды сводки,
и шифр: «Nazdaq, баррель, бобслей» —
осмысливает быт подлодки.
Но есть хозяин у неё —
вот он радирует и скажет:
«Пора, мой друг!». И думай, как же
подняться, всплыть, явить ржевьё.
И лучше всё-таки живьём.
Но дело, конечно, не в нём,
а в том, что сегодня и завтра
то свет – промокашечный днём,
то ночью – из плезиозавра.
И дело не в том, что вокруг,
а – что впереди там, в тумане:
лежанье на съёмном диване
и старости замкнутый круг?
А может быть, вдруг да… Увянь!
Пока есть хотя бы диван.
Диван напоминал бегемота.
И ты, возлежавший на нём,
повторял его формы. Дремота
порой настигала и днём,
когда вдруг терялся, как ручка,
как зажигалка, смысл бытия.
Впереди светила только получка —
хотя уже не совсем твоя.
Но всё же она, как фонарь, светила
в голое это окно.
И каждое утро надо было
идти сквозь Темно, Смурно,
Зябко, Не хочется… Но оставаться —
точно – большее зло…
Как жили на съёмной квартире Ватсон
и Холмс?.. Как уютно, тепло!..
Кстати, читать детективы —
спасение от рутины:
сыщики столь ретивы,
преступники – креативны!
Даже если трясёшься
в маршрутке битком набитой,
как-нибудь да извернёшься,
чтобы сбежать от быта:
среди каждодневных странствий
в кутузке по имени «транспорт»
попасть в другое пространство —
не хуже любого транса,
и в погружённости крайней
в интриги свечей и каминов
опомниться на окраине,
свою остановку минув.
Своя остановка… Китайцы-водилы…
Никогда не имел своей квартиры —
ну, чтобы совсем своей.
Делил даже ванны, женщин, сортиры
с десятком чужих людей.
В общем, так же делил и воздух —
на вдох делил и на роздых…
А порой оставался наедине —
с собой? И то не вполне…
Никого не будет в доме,
кроме – тысячи чужих
нажитых вещей, в объёме
блочной хаты… Вот мужик
с фотокарточки смеётся —
а кому он сват и брат?
Вот трёхногих три уродца
табуретками стоят.
Здесь ютилась жизнь чужая
и ушла в небытие.
Гений места, угрожая,
шлёт и шлёт привет тебе.
Ты не хуже и не лучше
тех, кто жили-были здесь…
А сейчас давай почутче —
вдруг да и услышишь весть.
Говорят, придёт планета
больше нашей и её
как проглотит – значит это:
ты получишь забытьё.
Лучше нету, нет краснее
быстрой смерти на миру —
да со всеми, даже – с нею,
той, кому «Люблю, умру!»
клялся, клялся, не краснея,
прыгал, точно кенгуру.
