1939
И ты был, друг мой, тоже
Получше, помоложе,
И девушка хотела
Не разлюбить вовек.
И сочинил ты в песне,
Что нет ее прелестней,
И сам тому поверил,
Наивный человек.
Но годы, слава богу,
Проходят понемногу,
Живешь, не ожидаешь
Ни писем, ни вестей.
А за стеною где-то
Поется песня эта
О девушке, о счастье,
О юности твоей.
1939,
Р. Тулома
Ну что ж, попробуй.
Вдруг все будет так же:
Немного хлеба,
водка,
соль,
табак.
Опять пройдешь
по Нижней Кандалакше.
Опять
перевезет тебя рыбак.
И там, где ты
забыл дороги к дому,
Где в белом блеске
движется волна,
Сожмется сердце:
столь не но-земному
Чиста она,
светла
и холодна.
Наверх,
туда, где сосны завершили
Свой трудный путь.
Еще издалека
Увидишь камень,
поднятый к вершине
Могучею
работой ледника.
А там —
подъем окончен.
И мгновенно
Поющий ветер
хлынет на тебя,
И ты услышишь
музыку вселенной,
Неистребимый
голос Бытия.
А солнце
и не ведает заката,
А облик мира
светел и велик.
Да,
здесь,
на миг,
был счастлив ты когда-то.
Быть может,
повторится этот миг.
1939,
Мурманск
«Прикажете держать себя в руках…»
Прикажете держать себя в руках,
В работе находить свое спасенье,
Слова искать в пустынных рудниках
Под непрерывный гул землетрясенья
И самому, о гибели трубя,
Замучить ту, что все же не разлюбит?..
Стихи, стихи! Возьмут они тебя,
На миг спасут — и навсегда погубят.
1939,
Мурманск
Да разве было это?
Или снится
Мне сон об этом?
Горная река,
Далекая
китайская граница
И песенка
уйгура-старика.
Да разве было это?
На рассвете
Труба и марш.
Военный шаг коней.
И с Балтики
врывающийся ветер,
И шум ручья,
и влажный блеск камней.
И веришь и не веришь…
И с трудом
Бредешь за памятью
в ее туманы.
…Бревенчатый
под тихим солнцем дом
И вереском
поросшие поляны.
И то, чего забыть
никак нельзя,
Хотя бы вовсе
память изменила:
И труд,
и вдохновенье,
и друзья,
И ты со мной.
Все это было.
Было.
1939,
Мурманск
«О, если мог бы я, хоть на мгновенье…»
О, если мог бы я, хоть на мгновенье,
Поверить в то, что все вернется вдруг
И я почувствую прикосновенье
Таких далеких и желанных рук!
За окнами, в сиянье зимней стужи,
Лежит залив. Кругом — холмы, леса.
А мне все кажется, что это хуже,
Чем жить в аду — но верить в чудеса.
1939,
Кандалакша
«Что мне теперь песок любой пустыни…»
Что мне теперь песок любой пустыни,
Любого моря блещущий прибой,
Мне, ясно понимающему ныне,
Насколько я в долгу перед тобой.
Я дешево плачу: смертельной мукой,
Томительным сознанием вины,
Отчаяньем, и горем, и разлукой —
За ту любовь, которой нет цены.
1939,
Кировск
«Да, это я сказал. Не будь упрямым…»
Да, это я сказал.
Не будь упрямым
И трубку телефонную
сними,
И позабудь,
наедине с Хайямом,
О том,
как суетятся за дверьми.
А стоит только
вам
разговориться,
И ты увидишь мир
с иных высот.
Сам посуди:
тебе, товарищ, тридцать,
А старику,
пожалуй,
девятьсот.
1939,
Мурманск
Из книги «СТИХИ ВОЕННОГО КОРРЕСПОНДЕНТА»
Зима и ночь. И мерзлых трупов груда.
Здесь были укрепления врага.
Живых врагов мы выбили отсюда,
А мертвых — скоро занесет пурга.
И мы в боях немало потеряли.
И мы хлебнули горя и невзгод.
Но с бодростью, без страха и печали
В траншеях этих встретим Новый год.
Пусть в канонаде ночи новогодней
Забыли мы, что значит тишина,
Но праздник свой мы празднуем сегодня,
И кружки нам наполнит старшина.
И пусть не будет дружеской пирушки.
Пускай кругом метели и снега, —
Друзья поднимут жестяные кружки
За Ленинград и за разгром врага.
Еще не время говорить про славу,
Но знают все, что выше нет наград,
Чем, победив, сказать стране по праву:
Мы отстояли в битвах Ленинград.
31 декабря 1941
Весна идет, и ночь идет к рассвету.
Мы всё теперь узнали на века:
И цену хлеба — если хлеба нету,
И цену жизни — если смерть близка.
И деревень обугленные трубы.
И мирный луг, где выжжена трава,
И схватки рукопашные, и трупы
В снегах противотанкового рва.
Но так владело мужество сердцами,
Что стало ясно: Он не будет взят.
Пусть дни бегут и санки с мертвецами
В недобрый час по Невскому скользят.
Людское горе — кто его измерит
Под бомбами, среди полночной тьмы?
И многие, наверно, не поверят,
Что было так, как рассказали мы.
Но Ленинград стоит, к победе кличет,
И все слова бессильны и пусты,
Чтобы потомкам передать величье
Его непобедимой красоты.
И люди шли, чтоб за него сражаться…
Тот, кто не трус, кто честен был и смел,
Уже бессмертен. Слава Ленинградцам!
Честь — их девиз. Бессмертье — их удел.
Апрель 1942
Напиши мне, дорогая,
Что-то стало не до сна.
Не хочу, чтобы другая,
А хочу, чтоб ты одна.
Помню: шли мы возле смерти
По равнине снеговой,
А вернулись — на конверте
Я увидел почерк твой.
Руки только что держали
Лакированный приклад,
Под обстрелом не дрожали,
А берут письмо — дрожат.
Я тебе писать не буду,
Как в атаку шли друзья,
Потому что вам оттуда
Все равно понять нельзя.
Вот вернемся, как ни странно,
И расскажем все подряд.
А пока — хвалиться рано.
Как солдаты говорят…
Напиши, чтоб хоть минуту
Ты была передо мной.
Не хочу сказать кому-то,
А хочу тебе одной:
Хуже смерти в нашем деле,
Если вдруг придет тоска,
Словно нету три недели
Ни завертки табака.
Так под Колпином, в блокаде,
Друг ударил по плечу:
«Мох закурим?» — Бога ради,
Даже вспомнить не хочу.
А метели, завывая,
Заметают снежный путь…
Где ты, почта полевая, —
Принесешь ли что-нибудь?
Декабрь 1942