Посыпались мои друзья за черту… Вернувшись из Москвы после похорон Юры, я написал песню, которая стала прощальным подарком ему. Когда писал, я все время помнил, что он ее — слышит…Тускнеют огоньки уходящего поезда, и остается серебристое сияние Творчества, и, твердея на глазах, из него вырастает профиль, в котором ничего уже ни изменить, ни добавить нельзя. Рождается Легенда.
1989
В. Молоту — в день 33-летия — с любовью.
«Идет бычок, качается…»
О чем ему мечтается?
Наверно, позабыли мы слова.
Уже полжизни прожито
и оглянуться можно бы,
но так, чтоб не кружилась голова —
холодной оставалась голова.
Себя тащили волоком,
и под ногою облако
нарочно принимали за туман.
Хоть годы шли спиралями,
друзей не растеряли мы,
зато теряли теплые дома —
уютные и зыбкие дома.
Девчонки наши катятся,
одергивая платьица,
на саночках, на саночках с горы.
И все идет, как водится —
встречаются, расходятся,
как маленькие теплые миры —
далекие и пестрые миры.
А нам грустить не хочется,
что появилось отчество,
а имя лишь осталось для друзей.
И пусть доска качается,
но только не кончается,
и пусть бычок не падает на ней!
И пусть бычок не падает на ней!
И пусть бычок не падает на ней!
И пусть бычок не падает на ней…
Как наши девочки спешат —
послевоенный бурный старт
(ах, эти равные возможности для всех!).
Вот пионерская труба,
а вот помада на губах,
и робкий взгляд наш натыкается на смех.
Как наши девочки спешат —
не приравнять к полету шаг —
мы безнадежно и бездарно отстаем.
И ослепительный моряк —
тот победительный варяг,
и эти ленты сумасшедшие на нем.
А наши девочки спешат,
и нам уже не помешать,
и силуэты их теряются вдали.
И только эхо, как в горах,
повторит медленное «ах»,
и дрожь прокатится по темечку Земли.
И когда мы войдем в игру,
у них к исходу первый круг,
и ничего нет удивительного в том,
что наш букетик из надежд
подходит мало для одежд,
окрашенных в страдания лиловый тон.
И снова девочки спешат,
не завершив, уже начать,
и век смыкается над ними, как вода,
и от движения руки
бегут прощальные круги,
и слово «наши» отплывает навсегда.
Пересекаются пути —
чужая женщина сидит,
и где в ней спрятана та первая, одна?
Она печальна и добра…
Но, милые, признать пора —
мы так отстали, что и вам нас не догнать.
Песня «Моим ровесницам» написана сразу после встречи выпускников ЛИСИ, посвященной 20-летию окончания института. Через денек позвонили мне: «Женя! Мы тут собрались, подходи и ты». — «Что же вы мне раньше не сказали! Я жену как раз отпустил, маленький ребенок дома один, оставить не с кем». — «Ну что ты, с ума сошел! Мы, может быть, никогда больше не встретимся». — «Сказали бы раньше, я бы придумал что-нибудь. А много вас собралось?» — «Человек десять». — «А кто? — А так, одни девчата…»
Нам было по 43 года. «Одни девчата» меня как стегануло. Пойти я не смог. А девчат своих я решил увековечить…
1978
Развернуты стяги — в какой уже раз! —
и каждый кричит: «Голосую!»
Но снова похлебку готовят из нас,
вот только неясно — какую.
Смешно препираться гороху с лапшой —
кому быть для супа заправкой.
Но повар попробовал нас: «Хорошо!
И перчик сгодится, и травка!»
И разный доход, и в аренду завод,
и выборы — все понарошку,
пока ты не можешь влиять на того,
кто крутит в котле поварешкой.
Едок ты мой милый! А кто же — еда?
Да ты же — все снова и снова…
Я буду за выборы! Но лишь тогда,
когда выбирается Повар!
Как непрочны двери
у страны доверья
для того, кто верит только в замки.
Значит, неизбежно
гасит нашу нежность,
нашу нежность — тяжесть чьей-то руки.
Что нас больше учит:
время или случай, —
вряд ли важно, если даже поймешь.
Но когда нас давит
сон страшнее яви,
выйди ночью под мерцающий дождь.
Все надежды, слышишь? —
он тебе надышит —
дождь бессонный, шелестящий в ночи,
плеск оваций в зале
или губ касанье,
губ касанье можно в нем различить.
И пока над нами
голубое пламя
неизвестной, нас хранящей звезды, —
будет, как и прежде,
сердце греть надежда,
унося нас далеко от беды.
Я сочинял моему другу песню «Мокрый вальс» и думал, что у них еще что-то может склеиться, вернуться. В общем-то вернулось, склеилось, но ненадолго. Черепки вообще склеиваются плохо.
1989
Ты сказал мне, Господи, — «выбирай».
Не давай мне, Господи, власть на пробу.
Длинную, о Господи, память дай
и лиши, о Господи, длинной злобы.
Господи, не дай мне забыть друзей.
Радостью, о Господи, можно ранить.
Сам решу я, Господи, что сильней,
ты на их предательства — дай мне память.
Мне прости, о Господи, слово «месть»,
им не дай, о Господи, слово «грустно».
Господи, оставь их как они есть —
пусть им будет, Господи, только гнусно.
Голыми лопатками на углях, —
Господи, тебе, я знаю, хуже.
Имя твое треплют на всех углах, —
Господи, прости, что ты мне нужен.
Под ногами мостик ахнет, охнет,
капля на окне,
капля на окне дрожит и сохнет —
вот ее и нет.
Перебор колес на ксилофоне —
шпалы, как в бреду.
Что ни оборот — я понял, понял —
не могу, бегу!
Я бы мог чему-то научиться,
но сперва — успеть!
Впереди и позади — столица! —
некогда смотреть.
Низкая поземка цвета стали —
все же тоже след,
черные леса горизонтальны —
вертикалей нет.
Голые пригорки — как спортсмены.
Я и сам спортсмен!
Шпалы, переезды, перемены —
все без перемен…
Ты небо рисуешь — синим
и серым рисуешь — скалы,
потом —
мужчин — обязательно сильными,
а женщин — конечно, слабыми.
Но небо — лишь изредка синее,
а серое — вовсе не скалы,
и вот —
приходится быть — сильной,
а хочется быть — слабой.
Рощи Хермона[19] зеленые —
это моя страна.
Камни, войной опаленные, —
тоже моя страна.
Крошечная горсточка земли,
но зато воистину — «цели»[20].
Капелькой на континенте,
точкою на глобусе,
но места хватит всем, поверьте,
и попробуйте, попробуйте приехать.
Посох Моше, меч Иосифа —
это моя страна.
Летчики в небе проносятся —
тоже моя страна.
Сотни поколений стерегут
память на священном берегу.
Капелькой на континенте,
точкою на глобусе,
но места хватит всем, поверьте,
и попробуйте, попробуйте приехать.
Тора и законы субботние —
это моя страна.
Гордые люди свободные —
тоже моя страна.
Родина «гдола»[21], земля «ктана»[22] —
сколько лет ждала меня она.
Капелькой на континенте,
точкою на глобусе,
но места хватит всем, поверьте,
и попробуйте, попробуйте приехать
к нам.
Написана в Союзе. Ожидание. Мечта. Последняя песня на земле России.
