Японская поэзия – грациозная, немногословная, столь непохожая на творчество западных поэтов – явление уникальное. И многие специалисты полагают, что именно эпоха Серебряного века (конец XIX – первая половина XX века) представляет собой период наивысшего расцвета японского стиха. В настоящую антологию, подготовленную известным востоковедом и переводчиком японской поэзии Александром Долиным, вошли произведения крупнейших поэтов Серебряного века (среди которых встречаются такие прославленные имена, как Рюноскэ Акутагава и Нацумэ Сосэки). Книгу дополняют вводные статьи и примечания, воссоздающие панораму многочисленных поэтических школ и направлений Серебряного века.
class="v">Эта снежная ночь!
Плывет аромат шоколада.
Жду тебя не дождусь,
а напротив нетерпеливо
самовар бурлит и клокочет…
Как прекрасен и чист
этот темно-зеленый прохладный
изумруд на руке!
Стоит только погладить тихонько –
и нахлынут волны печали…
Сакура, сакура!
Лепестки отцветающих вишен
словно белая пыль…
Снова сумерки опустились
на кварталы шумной столицы…
Прошуршала в траве
крошка-ящерица, промелькнула
как зеленая тень.
На душе светло и печально.
Пригревают лучи заката…
Сколько дней и ночей
осталось ей в кронах резвиться,
уходящей весне?
Груши в сизой дымке цветенья –
ветерок лепестки колышет…
За окном снегопад,
а я представляю багряный
георгин на снегу.
О любимая! Этот образ
мне тебя сегодня напомнил…
Из книг «Горсть песка», «Печальные игрушки»
«Была бы, думаю, только…»
Была бы, думаю, только
работка мне по душе –
закончу и помру…
В Асакуса ночью
смешался с шумной толпой –
а ушел в печали…
«Дух захватило – будто лечу с высоты…»
Дух захватило – будто лечу с высоты.
Уж не пора ли
с жизнью покончить счеты?..
Как ребенок, порой
шалю я – совсем не пристало
влюбленному мужчине…
От души своей
бежал я, как зверь недужный,
без оглядки бежал…
«В этот выходной
буду спать целый день», – мечтаю
уже три года…
«Скверный роман написал…»
Скверный роман написал
и радуется, бедняга.
Первый ветер осенний…
Ностальгия моя,
как золото, в сердце мерцает
печальным светом…
«Каждый раз, как встречаю…»
Каждый раз, как встречаю
давно позабытых друзей,
словно всплеск воды, тихая радость…
«Полузабытый, вспомнился вкус табака…»
Полузабытый, вспомнился вкус табака.
Мчится поезд по снежным равнинам,
вдали остаются горы…
В винной лавке моей
сквозят печалью бутыли
в отсветах заката…
Вдруг сошелся опять
после глупой размолвки с другом.
Осенний вечер…
Стоит вдохнуть –
и в груди раздается печальный,
хриплый посвист бури…
Есть у каждого дом.
Тоска: вернувшись с работы,
все спят, как в могилах…
Когда-то жена моя
к музыке так тянулась –
теперь не поет…
В Саппоро [32] с собою
привез я в ту осень печаль –
она со мной и поныне…
Про осенний ветер
в аллеях акаций и тополей –
все осталось в моем дневнике…
Утирая ладонью
мокрое от поземки лицо,
друг о коммунизме толкует…
Белизною сверкает лед,
кличут чайки, восходит над морем
луна в Кусиро…
«Лицо да голос – вот все, что осталось прежним…»
Лицо да голос – вот все, что осталось прежним
в старом друге, которого встретил
на краю земли…
Выбросил все же
старую шапку, что изо дня в день
носил целых шесть лет…
В поезде еду –
на полустанке в поле
щемящий дух летних трав…
Дочке своей
дал русское имя Соня
и радуюсь, окликая…
Будто бы где-то
цикада надрывно звенит –
так печально на сердце…
Работай! Работай!
Что-то жить не становится лучше –
тоскливо разглядываю руки…
Грусть таится в песке.
Сжимаю в горсти – и меж пальцев
он стекает шурша…
В дом пустой заглянул,
закурил папиросу –
одиночества захотелось…
«Из дому вышел, будто из забытья….»
Из дому вышел, будто из забытья, –
солнце пригревает.
Что ж, поглубже вдохну!..
«К окошку в палате сегодня меня поднесли…»
К окошку в палате сегодня меня поднесли –
в кои веки приятно увидеть
даже постового…
Беспричинная грусть –
что ни вечер она приходит
ко мне на ложе…
Из книги «Собрание танка Исихара Ацуси»
Я вечерней порой
по улицам и переулкам
беззаботно брожу –
а меж тем туман наступает,
с гор на город дохнув прохладой…
