Японская поэзия – грациозная, немногословная, столь непохожая на творчество западных поэтов – явление уникальное. И многие специалисты полагают, что именно эпоха Серебряного века (конец XIX – первая половина XX века) представляет собой период наивысшего расцвета японского стиха. В настоящую антологию, подготовленную известным востоковедом и переводчиком японской поэзии Александром Долиным, вошли произведения крупнейших поэтов Серебряного века (среди которых встречаются такие прославленные имена, как Рюноскэ Акутагава и Нацумэ Сосэки). Книгу дополняют вводные статьи и примечания, воссоздающие панораму многочисленных поэтических школ и направлений Серебряного века.
в домике на берегу Внутреннего моря
Сегодня ночью
так звонко сверчок верещит
неподалеку –
может быть, к примеру, на кухне,
где-нибудь в овощной корзинке?..
Из цикла «Выжигают лес в горах»
Отсвет пожара
багровеет в вечерних горах.
Черные тени
от приземистого бамбука [27]
на бумагу сёдзи ложатся…
Окончился дождь.
Закатное солнце сияет.
Клубящийся пар
плывет над новой купальней,
а рядом – цветущие груши…
Пригласили меня
к соседям – попариться в бане.
На обратном пути,
хоть луна светила неярко,
мелкий снег так мерцал, искрился!..
Из цикла «В гостях у мэтра Ито Сатио»
Я пришел в этот сад,
и вот под тенистым покровом
нежной вешней листвы
долго-долго стою, вдыхая
древа софора [28] благоуханье…
Уж которую ночь
провожу с твоего позволенья
в этом скромном жилье –
и сегодня за полночь ляжем,
засидевшись вдвоем за чаем…
Вечером лунным,
составив на поле снопы,
не ухожу я –
надо всей округой звенят
голоса осенних сверчков…
Из книги «Земля на кровле дома»
Из цикла «Хижина „Ни пылинки“» [29]
Доброго друга
отправился навестить.
Цветы ромашки –
как же рано раскрылись они
у ограды в этом саду!..
В доме у друга,
распарившись, в ванне сижу –
и даже запах,
что порой долетает от хлева,
для меня по-свойски приятен…
Из цикла «Путешествие к Фудзи» [30]
Фонарь погасив,
иду в предрассветную пору
и вижу вдали,
как белесый туман клубами
растекается над землею…
В час предрассветный
звезды на небе горят,
а надо мною
очертанья черной горы –
Фудзи ввысь вздымает главу…
Отступает туман –
и вершиною бледно-лиловой
вырастает вдали
там, над рощей, громада Фудзи.
Тьма ночная сменилась рассветом…
Из книги «Цветы Павловнии»
Миновала весна.
И вот после долгих мучений
наступил их черед –
там и сям цветы луговые
среди трав пылают багрянцем…
Вот запела свирель –
и вновь панорама Парижа
перед взором встает.
Вешней ночью в сумрачном небе
разливает луна сиянье…
Прозвучал в тишине
чарующий отзвук тромбона –
и припомнилось мне,
как недавно еще вечерами
мы с тобою вместе бродили…
Где-то в сердце моем
это слово печальное «Лондон»
оживает порой.
Что тут скажешь? Цветы багряны,
человеческий век недолог…
Лук на грядках взошел –
и на каждой взметнувшейся стрелке
по большой стрекозе
примостилось в лучах заката.
Багровеет сумрак зловещий…
Синеватый ликер
в прозрачный графин из бутыли
я налил перед сном –
засыпая, лежу и любуюсь
переливами лунных бликов…
Я на ранней заре
после ночи любви возвращаюсь.
Воздух утренний сух –
о, когда бы дождь долгожданный
утолил томленье акаций!..
На коленях держу
пушистую белую кошку.
Вновь сгустившийся мрак
навевает оцепененье
и болезненную истому…
Словно запах смолы,
плывущий над рощей сосновой,
снова в сердце мое,
переполненное печалью,
проникает неслышно осень…
Перец, что зеленел
в полях на равнине Мусаси [31],
нынче убран – и вот
во дворах багровые связки
под осенним солнцем темнеют…
Второпях запахнув
на шее манто меховое
и рукою прижав,
поспешает она по Гиндзе
в круговерти дождя и снега…
Ароматом цветов
окутан скромный мой завтрак –
под окошком в саду
редкий дождь с утра поливает
клумбу пурпурного шафрана…
