Лев Сорокин - Рябиновые зори

Бояться нежности
                           не надо,
Она и в наши дни нужна.
Как пашне — ливни,
Солнце — саду,
Крутому берегу —
Волна.

О, нежность женского признанья,
Объятья краткие отца, —
Они в годину испытаний
Рождают мужество бойца.

Ходят пары с протяжною песней
И целуются жарко во мгле.
Но чего же я жду?
Всем известно,
Что тебя уже нет на земле.

Двойники, мне сказали, бывают.
Ты в другой, может, отражена?
Вон и воды луну отражают,
Но в воде-то совсем не луна.

Вот и кончилось,
                        кончилось лето.
Под высокий призыв журавлей,
Потревожены ветром рассвета,
Стайки листьев слетают с ветвей,

Что же в этом особого?
Просто
Повторяется заповедь лет.
Но вошел в обнаженные рощи
Беспощадный
Пронзительный
Свет.

И видней —
             грозовые заметы,
И бугры узловатых корней…

Паутинка,
            державшая лето,
Дрогнув,
Лопнула между ветвей.

Циклон берет
На Севере разбег,
И разрывает воздух разогретый,
И, как десант,
Выбрасывает снег
В уральское
Встревоженное лето.
Июньский снег —
Не радость, а беда,
Июньский снег —
Тяжелая забота.
Заснеженные смотрят города
В поля,
         где под угрозою работа.
Июньский снег
Ложится на сады,
Да так,
Что ветки мощные ломает.
И пар валит клубами от воды,
Как будто пруд кипит
И выкипает.
Июньский снег растает,
                                    как беда.
Но в нем была губительная сила.
Ах, если бы судьба нам никогда
Июньский снег
                      в сердца не заносила!

Слыша дальнее громыхание,
Все стихает в полях, в лесах.
Как томительно ожидание,
Как похоже оно на страх.

Каждый кустик
И стебель
Стелется,
Словно спрятаться захотел.
Не хочу замирать,
                        как деревце,
Перед ливнем гремящих стрел.

Мелкой дрожью река охвачена.
Но ударил ливень косой…

Сколько времени зря потрачено
На затишье
Перед грозой.

Тугие ветры
До заката
Из леса выкатят грозу,
Где сосны —
Сверху желтоватые
И закопченные — внизу.

Их словно время опалило,
Промчавшись огненной рекой.
Но в опаленной части —
Сила,
Опора
Кроны молодой.

И снова молнии сверкают
Щербатым лезвием косы.
Стволы скрипят,
Но помогают
Ветвям
Отбиться
От грозы.

Беднее обмелевшая река,
Над ней уже
                не видишь рыбака,
По ней плоты —
Земные облака —
Теперь не проплывут издалека.

Лови дождинки или не лови, —
По ливню непришедшему тоска.
И сердце человека без любви,
Как будто обмелевшая река.

Я разрываю нити разговора,
Когда Тагильский близится вокзал,
И вспоминаю женщину,
                                    с которой
Рассветы над Онегою встречал.
А может быть, и нет ее в Тагиле?
Прошло десятилетие —
                                не год.
И даже адрес вспомнить я не в силе:
Затерян он под грудами забот.
Но в длинные вечерние минуты
Сомнения встают со всех сторон:
— А вдруг тогда я адрес перепутал?
И не сумел помочь мне почтальон?
Не потому ли не было ответа?
Молчанием моим оскорблена,
Та женщина проходит рядом где-то,
Совсем одна,
С тех самых пор одна?
О женщины,
                простите,
                             что я в лица
Заглядываю пристально,
                                     дерзя,
Надеюсь,
           что тагильские зарницы
Мне озарят знакомые глаза.
И вновь я в них увижу отраженье
Закатных красок
                        северного дня.
И белых чаек белое круженье,
И светлячок маячного огня.
И побегу я, повернувшись круто,
За отраженьем тем
В толпу людей,
И догоню его,
И хоть минуту,
Но я побуду с юностью моей!

Ты рванулась радостно навстречу,
Но глаза, краснея, отвела,
Будто бы
           случайно
                        в этот вечер
Ты на нашу улицу пришла.

Прогуляли мы до полвторого,
Ничего ты не сказала мне,
И расстались молча,
Только снова
Я с тобою встретился во сне.

Понял я:
Не жить без новой встречи,
Сплетена невидимая нить.
Ты прости,
              но буду каждый вечер
Я к тебе
        «случайно»
                        заходить.

Слышишь,
              удивляется народ:
— Осень,
            а черемуха цветет!
В триста лет такое —
                           только раз!
Это же, любимая, для нас!
Милая,
Вторичное цветенье,
Славная,
Вторичное цветенье!
Так берем такси без промедленья
И — быстрее в дачную черту,
Где среди желтеющих березок
Белая черемуха в цвету.
Милая,
Вторичное цветенье
И в душе,
И в сердце,
И в лесу.
Я тебя —
Долой же все сомненья! —
На виду у мира пронесу!
Друг от друга где-то в отдаленье
Отшумело первое цветенье,
Лепестки осыпав поутру
На студеном северном ветру.
Снова жарко!
Это бабье лето!
Вновь бродить мы будем до рассвета.
Небывалый нынче выпал год:
Осень,
       а черемуха цветет!

Раньше кочевали на верблюдах,
На оленях или лошадях,
А теперь кочующие люди
Мчатся в современных поездах.

Или в самолетах реактивных,
А внизу,
Вулканами пыля,
В облаках,
И в радугах,
И в ливнях
Каруселит
Старая Земля.

Крутятся столицы и деревни,
Где-то там
              и твой кружится дом.
Пункты,
         где отметится кочевник,
Есть в командировочном моем.

Сколько дней таких уже в отчетах
Стиснуто в бухгалтерских томах.
Только в них ни слова о заботах,
О дождях,
             туманах
                         и громах.

О тоске,
Что вдруг на полустанках
Проступает солью седины.
Дети мы кочевников,
                               на танках
Кочевавших по годам войны.

В наши гены вложена в избытке
Древняя дорожная тоска, —
От седого русича в кибитке
И от молодого ямщика,

И от тех, кто шел на печенегов
И под стрелы половцев скакал…
Сколько снега,
Сколько нынче снега
На сосновый
Выпало Урал.

Ты стоишь на каменном Урале,
Ждешь меня на зорьке, как всегда,
О таких, как ты, и тосковали
Предки наши всюду и всегда.

Мы живем,
               пока нас не забудут,
Не состаримся,
                     пока нас ждут…
Равнодушно слушают верблюды
Поднебесный реактивный гуд.