Самый чёрный ворон (в пер. Амира Ваддах аль-Амири)
Однажды Бог в досаде на Адама
покинул небеса.
Тогда Адам, обидевшись на Бога,
бросил Еву.
Все сущее приблизилось к распаду.
Когда б не Ворон:
впившись в небеса и землю
когтями, он соединил их снова.
И человек рыдал — но божьими слезами,
и Бог кровоточил, но человечьей кровью.
И небо и земля скрипели в том союзе,
и расползлась зловонная гангрена
Агония не становилась меньше.
И человек не человек, и Бог не Бог.
В переводах Ирины Гончаровой
Когда дуло пистолета выдохнуло синий дымок
И было поднято
Словно сигарета из пепельницы
А единственное лицо оставшееся в этом мире
Упало безжизненным
В распростертые руки увы слишком поздно
И деревья сомкнулись навеки
И дороги сомкнулись навеки
И тело лежало на гравии
Покинутого мира
Среди покинутых корпусов
Навек предоставленных бесконечности
Ворону ничего не осталось как заняться поисками пищи.
Огнь работает над солнцем, солнце работает над землею
Месяц работает над морем, море
Луна работает над землею
Ветер работает над морем и работает над землею
Сезоны работает над Жизнью
Солнце работает над Жизнью
Земля работает над Жизнью
Жизнь работает над смертью
Муравьиная царица работает над яйцами
Людоед над своею жизнью работает непрестанно
И комар кровососущий над своей работает
Жизнь используя мужчин применяя женщин работает над жизнью
Атом работает над пламенем, что работает над солнцем
Что работает над сезонами и над ветрами
И море работает над землю
И мужчин и их жен они же работает над жизнью и над смертью
Листья работает над жизнью и над смертью
И змея работает над жизнью и над смертью
И работает над и свадебный колокольчик
И голодный человек
Трудятся над жизнью и над смертью
Не менее звезд
Все есть часть странного поезда
Летящего сквозь пространство с энергией всех солнц
Огромное насекомое летящее на свадьбу
Он любил ее и она любила его
Его поцелуи поглотили все ее прошлое и будущее или попытались это сделать
Ему больше ничего не хотелось
Она разбила его она съела его она поглотила его
Она хотела бы заглотить его целиком
Так она чувствовала бы себя безопасней и уверенней навечно и во веки веков
Их вскрики выпорхнули и наткнулись на портьеры
Ее глаза не хотели видеть ничего отвлекающего
Ее взгляды пригвоздили его руки его запястья его локти
Он сжал ее так отчаянно сильно чтобы жизнь
Уже не смогла отобрать ее у этого момента
Он хотел чтобы будущее перестало существовать
Он хотел рухнуть без сознания обвивая ее тело
На краю бездны этого момента в ничто в бесконечность бытия или что-то подобное
Она обнимала его так сильно
Что его тело могло впечататься в ее косточки
Его улыбки были мансардными окнами в сказочном дворце
Куда реальный мир никогда не ступал
Ее улыбки были укусами паука
Поэтому он лежал неподвижно пока она не чувствовала голод
Его слова были оккупационными войсками
Ее смех был попытками убийства
Его взоры были пулями кинжалами мести
Его взгляды были привидениями в углу со страшными тайнами
Его шепоты были хлыстами и ботфортами
Ее поцелуи были уравновешенной писаниной адвоката
Его ласки были последними зацепками изгоя
Ее уловки влюбленной были скрежетом засовов
Их гортанные выкрики ползли по полу
Как животное волочащее огромный капкан
Его обещание было уловкой хирурга
Ее обещания сняло с него скальп
И она могла бы сделать из него украшение и повесить себе на шею
Его клятвы оторвали ее конечности
Он показал ей как завязывать любовный узел
Ее клятвы законсервировали его глаза в формалине
И они хранились в банке в дальнем ящике ее письменного стола
Их возгласы застряли в стенах
Их головы раскололись и свалились в сон как две половинки
Разрезанной надвое дыни но любовь невозможно остановить
В их перевитом сне они обменялись руками и ногами
В их снах их мозг взял мозг другого в плен
Утром они проснулись и у каждого было лицо другого
Ныне шар земной сморщен подо льдом.
Вкруг сердца мышиного, скованного сном.
Ласка и ворон, как литые из латуни,
Двигаются сквозь тьму мира подлунного
Не в своем уме
Из-за смерти других. Он преследует
свою цель тоже,
Отвратительную, как этой ночи звезды,
Его бледный рассудок как металл тяжел.
С улыбкой Будды на устах
Руки Иисуса раскинуты по сторонам
Чело Мухаммеда склонено
Ногами в аду
Руками в небесах
Спиною на земле
Отправляется
В место вечного упокоения
В сопровождении поющего легиона
Посвящение Йегуде Амихайи
Однажды вечером мы проходили
мимо офиса лейбористской партии на улице Hayarkon.
Свет горел в окнах,
и ты сказал: "Они выбирают
министров для нового правительства.
Я должен пойти туда и сказать,
что им следовало бы выбрать меня министром поэзии".
Но вместо этого мы пошли дальше
читать стихи в американском посольстве.
Там было много народу,
напитки и маленькие сандвичи,
речь некоего профессора в контексте,
с упоминанием кого-то важного,
что-то о шорт-листе большой премии.
Вскоре вечер завершился.
Но с той ночи
ты останешься для меня
министром поэзии
навсегда.
В переводах Алексея Костричкина
Я представляю полуночный лес:
Есть еще что-то живое
За одиночеством этих часов,
И чистым листом, по которому движутся пальцы.
За окном я не вижу звезд:
Что-то все ближе и ближе
Из глубины кромешной
Входит в мое одиночество:
Холод, нежный, как черный снег,
Лисий нос касается стебля, листа;
Два глаза следят за движением, раз,
два, еще и еще.
За собой оставляя следы на снегу,
Огибая деревья, тихонько хромая,
Тень проскользнула в дупло
Чтобы, чуть-чуть осмелев,
Свет преломить, глаз
Расширяется всей глубиной изумрудной,
Блестя, концентрируясь,
Словно явился по важному делу,
Пока неожиданный, резкий и острый запах лисы
Не просочится в черные дыры в моей голове.
Окно все еще без звезд; часы все еще идут,
Страница готова.
Я высоко на дереве, глаза мои закрыты.
Бездействую, но нет и тени сна
Ни в клюве загнутом, ни в крючковатых лапах:
Я предвкушаю новое убийство и ощущаю совершенный запах.
Как хороши высокие деревья!
Плавучесть воздуха и солнечные блики —
Все к выгоде моей; Лицо Земли
Откроется для моего обзора.
Я когти впил в древесную кору.
Понадобились силы всей Природы
Чтоб перья сотворить и эти лапы:
Теперь Природу я держу в когтях.
Взлетаю ввысь и медленно кружу —
Я убиваю там, где я хочу, ведь это все мое.
Нет никаких излишеств в этом теле:
Моя манера — головы срывать.
Распределение смертей! Свою дорогу
Прокладываю я среди костей.
Я не ищу весомых аргументов,
Чтоб в мире обозначить это право.
И солнце за моей спиной.
Все так же, как тогда, когда я начал.
Мой глаз не отмечает изменений.
Я думаю оставить все как есть.
Ворон черней, чем когда-либо
