Родословная
В начале был Вопль
Он породил Кровь
Она породила Глаз
Он породил Страх
Он породил Крыло
Оно породило Кость
Она родила Гранит
Он породил Фиалку
Она родила Гитару
Она породила Пот
Он породил Адама
Он породил Марию
Она породила Бога
Он породил Ничто
Ничто родило Никогда
Никогда Никогда Никогда
Вопиющий о Крови
Червячке или крошке хлеба
Хоть о чём-то
Трепыхаясь беспёрыми лапками в грязи гнезда
В огромном, широкоразверстом, дремлющем оке горы
Медведь — мерцанье зрачка
Вот-вот проснётся
И вспыхнет зреньем.
Клеит медведь
Начало к концу
Из костей человечьих клеем
В дрёме своей.
Роет медведь
Во сне
Лаз за стену Вселенной
Человечьим бедром.
Медведь — глубокий колодец
Слишком глубокий, тёмный
Его глубина
Переварит твой крик.
Медведь — ледяная река
Люди, склонившись напиться
Видят мёртвых себя.
Спит медведь
В царстве стен
В паутине рек.
Он — перевозчик
В страну мертвецов.
Плата ему за проезд — всё, что есть.
В переводах Виктора Райкина
Глупый Лось похож на шагающую крышу.
Заблудился в лесу.
Шел, шел, споткнулся, встал.
Тяжелые костяные мысли растут возле ушей.
Он задрал голову — авось что-то свалится с неба.
Пробует думать,
Возложив тяжесть своих мыслей
На аналой передних ног.
Он не видит мира вокруг себя:
Куда он пропал, этот мир? Какой он хоть с виду?
Лось ломает кустарник, входит в озеро, смотрит на гору и орет:
«Где мое место в жизни? Я не туда попал!»
Разворачивается и выносит на себе пол-озера.
Смотрит с упреком на хихикнувшую под копытом колючку —
Навстречу ему — другой Лось.
Он смотрит на него и думает: «Это только мое отражение!
Где же весь мир? Мой пропавший мир? — причитает Лось. —
И почему я так уродлив?
И ужасно далек от своих копыт?»
Он плачет.
Горькие капли капают с отвислых губ.
Другой Лось стоит рядом и тоже плачет.
Две унылые тени дремучего леса…
Буря грохочет экспрессом: на крыше мира идет транспортировка
Снега к горизонту.
В вышине, словно флюгер,
Стоит Овцебык, укрытый шерстью до самых лодыжек.
Посреди материка белых сумерек, под громыхающими колесами ветра
Он прильнул к оконцам глаз
В своем крошечном замке,
Похожий на рыбешку на дне бурной реки.
Звезды,
Хлипко приколотые к своим дрожащим лучам,
Бестолково сгрудились на самом донышке вечности.
Их мотает каждым порывом ветра,
Они обмерли, ждут, что вот-вот их швырнет в какую-то новую
Бесконечность.
У сломанных деревцев на склоне
Нет сил, чтобы ободрить друг друга;
Они поникли, боясь даже подумать о сосущей бездонности шквала,
Хватающего за шею, чтоб колотить друг друга плечами.
На него смотрят горы,
Словно окоченевшие мамонты разглядывают рекламу кока-колы.
Вокруг него вздымаются моря — и застывают в удивлении,
Так любопытные киты
Окружают пробку из-под шампанского.
А он счастлив.
Там, под заснеженной крышей рогов,
Сгорбившись у камина,
Мурлыкая песенку,
Листает детскую книжку
С картинками про себя самого:
Каким он был вчера, каким станет завтра…
Содрогается Полюс.
Небо свергается с края земли, звезды в ужасе жмутся друг к другу.
Обезьяны зевают или смакуют блох,
Кролики дико орут или слоняются вдоль решеток,
Как дешевые шлюхи, выпрашивая орешки.
Утомленные бездельем лев и тигр
Неподвижны, как солнце. Кольцо удава
Окаменело. В одних вольерах пусто, из других
Слышно сопенье из-под прелой соломы.
Непритязательные картинки.
Но стоит тебе пройти дальше,
И ты увидишь клетку, перед которой
Стоит завороженная толпа и смотрит — как ребенок смотрит сон —
На ягуара, бешено бегущего за сверлами своих зрачков,
Которые плавит ярость. Он не ради разминки —
Глаз счастлив, что слепнет в огне,
От ударов крови в мозгу глохнет ухо —
Он убегает от решеток, клетка значит для него
Не больше, чем убогая халупа для поэта,
В его беге — саванны свободы,
Мир вращается от толчков его лапы,
Горизонты проходят над полом тюрьмы.
Первый урок Ворона (пер. Ивана Соколова)
Бог пытался научить Ворона говорить.
«Любовь, — говорил он. — Скажи, лю — бовь».
Ворон распахнул клюв, и белая акула рухнула в море
И пошла ко дну, всё вращаясь, измеряя свою глубину.
«Нет, нет, — говорил Бог. — Скажи, лю — бовь. Ну же, давай. ЛЮ — БОВЬ»
Ворон распахнул клюв, и вырвались вон и камнем упали
Муха цеце, комар и жук-мертвоед —
Жировать в своих жертвах.
«Последняя попытка, — вымолвил Бог. Ну же, лю — бовь».
Ворон дёрнулся, распахнул клюв и отрыгнул
Огромную мужскую голову без тела.
Бурча и огрызаясь, с глазами навыкате,
Она плюхнулась на землю —
И прежде чем Бог успел что-либо сделать,
Ворон отрыгнул и влагалище, мёртвой хваткой зажавшее шею мужчины.
Двое так и боролись в траве.
Бог силился их разнять, ругался, рыдал —
Ворон сконфуженно смылся.
Подпевка радостному крику младенца (пер. Терджимана Кырымлы)
Приходит с родовыми схватками
В мочках ушей, в подушечках пальцев
Идёт с кровью по капиллярам и до кончиков волос
До послезвучия голоса
Остаётся
Даже за жизнью, даже в костях
Она приходит напевая она не справляется с инструментом
Она приходит слишком хладной остерегается одежды
И слишком поздно жмурясь испуганными глазами
Когда смотрит в колёса
Она приходит неряха в доме не управится
Она лишь наводит чистоту
Она не экономит ей не хватает
Она приходит немая слова не выдавит
Она приносит лепестки в своём соку фрукты неочищенные
Накидку из перьев звериную радугу
Свои любимые меха- вот её речи
Она пришла зачем любовная интрижка вот и всё
Она бы не пришла будь тут совсем безнадёжно
Мысль-лис (пер. Терджимана Кырымлы)
Я представляю: ровно полночь, лес —
в нём есть живой транзит
опричь часов, две стрелки на нуле,
и белого листа, где палец мой скользит.
Не вижу звёзд в окне,
но нечто, ближе мне,
сам мрак, густая плотность
ступает в одинокость,
хлябь, мягок словно талый снег,
нос лиса тычет след, строку;
мой взгляд последовал за ним: пробег,
прыжок, скачок, вот, снова не сробел,
кладя печать что бисер в снег
между стволов; виляет тень тонка, —
пни, пустошь оминает, — бег
длится смелого зверька, —
через белынь, всё в точку,
дорогу хищным молодым,
блестяще, чётко,
явился по делам своим,
пока, внезапно псиной навоняв,
в нору-темну, что в голове, он шмыг.
Часы стучат. Глухая тьма окна.
Лист отпечатан вмиг.
Малокровик (пер. Бенджамина Ханина)
О малокровик, от гор схоронившийся в горы
Израненный звездами, истекающий тенью
Глотающий пыль как лекарство
О малокровик, малый бескостик, малый бескожик
Бороздящий землю птичьим скелетом
Пожинающий ветер и молотящий камни
О малокровик, бьющий в коровий череп
Изгибающий в танце комариные ноги
Слоновий хобот, хвост крокодила
Выпивший всю свою мудрость, выпивший весь свой ужас
У смерти из плесневелой груди
Сядь мне на палец, спой мне на ухо, о малокровик
В переводах Павла Урусова