Ну, наконец, устроился. Обочина, пурга,
А на переднем, вроде бы тепло, уютно,
Не хуже, чем у вас в квартирах, господа.
Мотор работает. И он совсем не бесприютный.
И вдруг, не сон, а быль: огромный зал, Москва,
Андрей Малахов, первая программа.
Он вдруг на сцене: лишние вопросы и слова,
Людей, что сельдей в бочке! Что же делать? Мама!
А почему машина? Где квартира? Где жену оставил?
Почему? Ты старый фронтовик, и как тебе не стыдно?
Квартиру продал, спекулянт? Машина на ходу?
Старик спокоен, слушает. Ему и больно, и обидно.
Хорошее и чисто русское приятное лицо.
Хоть без зубов, а выглядит мужчиной.
В три слоя одежонка врастопыр, медали налицо —
Непритязательный простой мужик былинный.
О, зависть русская, ничтожество, позор!
В Германии на старость лет живут во славе ветераны.
В домах огромных без оград, не нужен им ночной дозор,
Свой доживают век, долечивают раны.
Чрез пару лет на кладбище уйдут они,
Оставят детям, как положено, в наследство
И пенсию достойную, ухоженный участок той земли,
Которую дало им государство безвозмездно.
Из-за того, что добр, остался он без ничего,
А был бы жулик, то была хорошая квартира и машина,
А ветеранкам и войны не нюхавшим – им все равно:
Лишь потрепать язык, а в нем их сила.
Прильнули миллионы к телевизору 17-го декабря.
И не у одного меня слеза с щеки стекает.
Мне кажется, что в «Майбахах» слезой из радиаторов вода стекла,
В которых «нищие» чиновники так важно восседают.
Эх, посадить бы мэра местного хотя б на вечерок,
Да зубы выдернуть, и в ту обледенелую машину!
Мой дорогой читатель, может быть, и вышел прок:
Пусть вместо хлеба пососет от ската он резину.
Проклятая система вся в лукавстве напролет,
Погрязшая во лжи и лживых обещаньях.
Герою русскому ведь не предложит: «Смерть или Живот?»
А просто обрекает старых воинов на прозябанье.
Эй, Путин! Эй, Медведев! Где же вы?
А вдруг такая же судьба и вас коснется?
Ну, помогите же скорее старикам, пока не умерли они,
Скорей, на помощь! Или дорого России это обойдется.
Страна без совести не может дальше жить,
Ведь нравственность и долг всего важнее.
С лихвою мы должны Героям отплатить,
Они нам подарили жизнь. Скорей! Скорее!
Таким, как наш герой, которых и осталось-то почти что ноль,
Тому, которому бы падать в ноги,
Квартиру новенькую и «Мерседес» получить изволь,
Чтобы достойно жил, от холода не помирал в дороге.
Хотя к чему пишу, как страшно мне за стариков таких:
От зависти ведь украдут награды их, убьют в квартире,
Что часто и случается, никто и не заступится за них.
Ну, парочка таких же, как они,
слезу за них прольют по всей России.
А Бог велит: России по-другому надо жить:
Мильоны молодых должны упасть пред ними на колени,
Чтоб дальше жить, долги им надо оплатить
Раскаяньем, слезами и признательностью новых поколений.
20.12.2009
P. S. Примечание
О, Боже, ну, какая же за «Майбахом» цена стоит
С сидящим в нем чиновником-уродом?
Перед «шестеркою», которою Иван рулит,
Нам подаривший жизнь и подаривший нам свободу.
До юбилея за год, наконец-то, я узнал,
Что Путин и Медведев им дадут квартиры,
Чтоб, подходя к пределу, старый ветеран
Вдруг разогнул усталую и согбенную спину.
Ковыль степной, зачем печально гнешься
К могиле не глубокой за твоей спиной,
Эй, Смерть! Его ты не дождёшься,
Не жди – солдатик тот не твой!
В поклоне не испросишь для него прощенья,
Команда «пли!» и ты уж не живой,
А только лишь за то, что высказал сомненье,
Что так уж важен завтрашний смертельный бой.
Ну, сдуру ляпнул, в «Смерш» доставлен,
Коротенький допрос и все, ну, что сказать,
Он не советский, враг он настоящий,
Прочитан приговор, расстрел, «ебена мать».
Недоумение в глазах: «За что? Помилуй!»
Ведь пол-войны провоевал солдат-герой,
Мечтал с медалькою с войны, да к милой,
А получилось по приказу «хренотень», не свой.
Стоит он на краю, случилось сказочное чудо,
Зачитывают Рокоссовского приказ,
Пусть в бой идет, «Ну поживем покуда,
Война уж не страшна, хоть жив сейчас».
А раз помиловали, значит пожалели,
Расстрелыцик преподнес сто грамм,
Ну дернули за то, что жив «Емеля»,
Эх жалко водки мало, черт ее побрал.
Раз не расстрелян, дальше поживем.
Не зря же всю войну таскал трехрядку,
«А ну тащи ее сюда, частушки поорем,
Да с матерком для пущего порядку».
У «Смершевцев» глаза повылезли, ну, вот,
Сам Рокоссовский спас, а это им наука,
Попробуй-ка ослушайся, получишь пулю в лоб,
Своих расстреливать не будешь, вот такая штука.
Теперь-то что войны солдатику бояться?
Ведь завтра бой, строчащий пулемет.
Назавтра может кровью будешь захлебаться,
А может ничего не будет, будет все наоборот.
«А, может, завтра не помру, дадут звезду героя,
Сам Рокоссовский вдруг приколет мне,
Всех, кто расстреливал меня – урою,
Расстрел-то был на деле – не во сне».
Мечты-мечты, где ваша сладость,
Бывают, что сбываются, ну, посмотри подряд,
Три танка подоженные солдатом,
Горят фашистские собаки, факелом горят.
Молчал иуда «Смерш» [8] , когда герою
Сам маршал золотую звездочку вручил,
Небось завидно, что не своему – чужому,
Господь солдатику с наградой подсобил.
Истории конец – конец военной были,
А вывод, что не бойся, не надейся, не проси.
Господь все знает, видишь о тебе не позабыли,
Иди вперед герой, дыши, живи, люби!
11.02.2010
Вон снегири на снег слетелись, точно капли крови.
И словно красный после боя снежный наст, когда
Чрез шестьдесят стою и не могу смотреть без боли,
На поле этом в памяти моей, я как давно – тогда.
А шестьдесят назад окрашивали снег не снегири.
Шипящей кровью наст солдаты заливали,
Ах, сколько времени смывали красный цвет дожди,
Которую теперь мне снегири напоминают.
Мерещится, что подмосковные холодные поля
По снегу были залиты потоком материнской крови,
Не умирали в одиночку их герои сыновья,
А вместе с матерями умирали в Подмосковье.
Пожертвовали ваши жизни вы не зря,
Ведь даже птицы нам о подвиге напоминают.
Так прилетайте, пусть все поле будет в снегирях,
И в состраданье и любви в нас слезы закипают.
15.03.2010
О четырех человеческих пороках
Похвала Лжи
Похвала Зависти
Похвала Гордыне
Похвала Лести
Не буду «похвалу я глупости» писать,
Эразм Роттердамский написал в трактате.
Я лживость воспою в стихах, чтоб показать,
Всю сущность лжи, и что несет с собой в квадрате.
Какая сила и какая потрясающая наглость,
Скопилась вдруг в коротком слове «ложь».
Она является пред нами словно данность,
Как данность жуткая, та, от которой нас бросает в дрожь.
Наряд на лжи – ты только посмотри,
Из тканей тех, что завистью зовутся.
По платью вышиты узоры хитрости они —
По ткани так причудливо витиевато льются.
А поговички – пуговички так блестят,
Они покрыты лестью – просто золотые,
И блеском, застилая сущность, льстят,
Нам предлагая ценности другие.
Слова у лжи – монетки, словно серебро,
Сверкая льются серебристой речкой,
Поверишь тем словам, не кончится добром.
Окажешься ты где-нибудь, а в изголовье свечка.
Все дело в том, что человек по Богу должен жить,
Где белое есть белое, а черное навеки будет черным,
А ложь не будет с правдою дружить,
Она разрушит все трудом упорным.
Ложь не бывает одинокой, у нее подружки есть,
Они всегда втроем – ложь, лесть и зависть,
Всегда готовы уничтожить человека, разорить и съесть.
Их цель – все время делать всяческую пакость.
Пустые комплименты для подружек далеки,
Их цель конкретна и для нас всегда опасна.
Ведь человека разорить, а это уж не пустяки,
Здесь надо поработать, и труды чтоб не пропали понапрасну.
И вот продуман план, ложь ложью лжет,
А зависть пробивает ей дорогу
Для лести тоже много здесь забот,
Ей нужно в человеке притушить тревогу.
А мы, как рыбы, лестью пойманные за губу,
Нам лестно так, что, наконец-то, оценили,
Как жалко – жизнь прожил, а непонятно дураку,
Его уже стальною цепью три подружки окрутили.
Добропорядочного семьянина уверяет ложь,
Что нет невинности на свете большей,
Полгорода любовью обслужила, ну, и все ж
Женой порядочной быть норовит, похоже.
Гордыня делает из человечества раба,
Гранитным основанием для лести, лжи и зависти являясь,
Отбрось гордыню из души и сердца навсегда,
И все четыре не подступятся к тебе – я это знаю.
Как интересно: все четыре женщины они.
В склонении «она» они не разделимы.
Интуитивны и коварны, обольщением умны,
И с сотворенья мира никогда непобедимы.
