и Пилат, что вымыл, вытер.
Я пророчествую вам -
Ваше имя возродится!
Возлетает к небесам
недострелянная птица.
1983
Контуры чисты, блики негусты,
крыши и мосты, арки...
Сонны берега, призрачна река,
замерли пока парки.
Тихо проплыло тяжкое крыло,
светлое чело или
в выси ветровой мальчик над Невой,
ангел вестовой на шпиле.
Мимо Спаса, мимо Думы
я бреду путем знакомым,
мимо всадников угрюмых,
к бастиону Трубецкому.
Вдохновенья старых зодчих,
Петербурга привиденья,
дразнят память белой ночью
и влекут в свои владенья.
Грани берегов, ритмы облаков
в легкости штрихов застыли,
и воды слюда раздвоит всегда
лодки и суда на штиле.
Все без перемен - кадмий старых стен
и колодцев плен лиловый,
эхо и лучи множатся в ночи,
как орган звучит слово.
Розоватый дождь в апреле,
разноцветные соборы,
зимы в синей акварели,
в охре осени узоры.
Кто-то кистью, кто-то мыслью
измерял фарватер Леты,
кто-то честью, кто-то жизнью
расплатился за сюжеты.
1983
Наше время изумляет, разрывает нас на части,
мы гордимся этим веком, наша жизнь полна чудес,
но на душу населенья чести, мужества и счастья
не убавил, не прибавил удивительный прогресс.
Стала совесть откровеньем, стала музыка комфортом,
только правда, как и прежде, героизм и маета.
Самых дальних разделяет только путь к аэропорту,
самых близких разлучают эгоизм и суета.
Прощай, двадцатый век - святоша и безбожник,
обманщик и мудрец, философ и факир,
Прощай, двадцатый век - убийца и художник,
оставишь ли в живых безумный этот мир?!
Век двадцатый воплощает гениальные идеи -
относительны и время и космическая даль,
но печально абсолютны все великие злодеи,
убиваемые мысли, убивающая сталь.
Исчезали Атлантиды, и династии, и боги...
Невозможно исчисленьем сущность времени понять.
В возраст нашего столетья уместились две эпохи -
на беду ему - семнадцать, и на счастье - сорок пять.
Прощай, двадцатый век - убогий и прекрасный,
прощай, двадцатый шаг к безмерной высоте,
прощай, двадцатый век - великий и ужасный,
мелькнувший над землей в крови и в нищете.
Мы спешили, улетали в неустроенные дали
и бесстрашно проникали и в пространства и в века,
все что можно изучили, что нельзя - предугадали,
только сердце, наше сердце не постигли мы пока.
Век двадцатый нам зачтется, третья тысяча начнется,
и в любви и в огорченьях потекут опять года...
Книга старая прочтется, с веком век пересечется.
Наша юность в нашем веке остается навсегда...
Прощай, двадцатый век, ты стал великой былью.
Мы стоили тебя, когда ты был не прав.
Прощай, двадцатый век, ах, мы тебя любили!
Прости своих детей за их нелегкий нрав.
1983
ДВА МАЛЬЧИКА НА ДЛИННОМ БЕРЕГУ
Два мальчика на длинном берегу,
два юных существа святых и голых...
Восторг и дрожь на них наводят волны
и ветер их сбивает на бегу.
Огромен мир, и небо необъятно,
и солнце друг, и море страшный друг.
Оно влечет, как тайна, и испуг
несут валы и пенистые пятна.
День бесконечен, время не течет...
Что значит завтра? Что такое вечер? -
не знает пятилетний человечек
и благу жить не воздает почет.
Он - воздух, и вода, и сам он благо...
Глаза - как море. кожа - как песок.
Пугливый и беспечный полубог,
не соизмеривший пути и шага.
Два мальчика и больше ни души.
А я - не в счет, я нынче не Природа.
Я знаю химию Земли и Небосвода
и их судьбой (увы!) могу вершить.
Слияние простора, ветра, вод
с их легким существом растает скоро.
Они уедут в северный свой город
и не заметят этот переход,
два мальчика на длинном берегу...
1983
Загляделся я в глубь голубейшего полога,
и навеки упали в глаза небеса,
мне однажды луна зацепилась за голову
и оставила свет свой в моих волосах.
Я ходил по дорогам России изъезженным,
и твердил я великих поэтов стихи,
и шептали в ответ мне поля что-то нежное,
ветер в храмах лесов отпускал мне грехи.
Я в рублевские лики входил, словно в зеркало,
печенегов лукавых кроил до седла,
в Новегороде меду отведывал терпкого,
в кандалах на Урале лил колокола.
От открытий ума стал я идолом каменным,
от открытий души стал я мягче травы,
и созвучья мои подходили устам иным,
и отвергшие их были правы, увы...
Я смотрел только ввысь и вперед, а не под ноги,
был листвою травы и землею земли.
Все заботы ее, и ошибки, и подвиги
через сердце мое, как болезни, прошли.
Если кланяюсь я, то без тихой покорности,
и любовь и презренье дарю не спеша,
и о Родине вечной, жестокой и горестной,
буду петь до конца и потом, дыша.
Там, где сердце всегда носил я,
где песни слагались в пути,
болит у меня Россия,
и лекаря мне не найти.
1983
Окрепнув на молоке матерей,
труды отцовские переварив,
спешат позабыть о них поскорей
юные дикари.
Какая помощь? Простого письма
месяцы, годы ждешь...
выбьет слезы, сведет с ума
жестокая молодежь
Как несерьезно устроен мир -
жизнь не ценя ни в грош,
весь свет превращает в кровавый тир
жестокая молодежь.
все устарело - и честь, и стыд,
в моде платеж и нож.
Сердца пусты и мозги пусты...
Жестокая молодежь.
Трудно добреньким простачкам
поверить, что это не ложь,
но служит сытым и злым старикам
жестокая молодежь.
сдав под прцент золотой мешок,
платя дуракам медяки,
командуют этим стадом, дружок,
безумные старики.
1983
Я ЛЕТАЛ ПО НОЧАМ НАД ЕВРОПОЙ
Я летал по ночам над Европой,
по Сибири зимою катил,
и картошку с июльским укропом
я вдыхал с модернистских картин,
и с друзьями встречался, как с ветром,
что душой наполняет мне грудь,
и делился и нотой, и метром,
и печалью, и болью чуть-чуть.
Облегчали мне грусть и невзгоды
подмосковные охра и медь,
и державные невские воды,
и уральская речка Исеть.
И твердил я природы уроки,
и людей изучал по вещам,
и цыганскому богу дороги
я все жертвы свои посвящал.
И две женщины мне до могилы
выше маковок белых церквей -
мне одна этот мир подарила,
а другая - троих сыновей.
И с годами грустней и дороже
по обочинам Родины ель,
на дорогах ее бездорожье
и не яркий, нетеплый апрель.
1984
Три сына мои, три сердца, три боли...
В них все - не отнять, не прибавить.
Я царь их и раб. Нет прекрасней неволи...
Петр, Александр и Павел.
И каждый из них - мой давнишний портрет.
Но вспомните старые фото -
меняются ракурс, одежда и свет,
и в нас изменяется что-то.
Они нарушают мой тихий настрой,
не любят порядка и правил.
им кажется жизнь бесконечной игрой...
Петр, Александр и Павел.
Пытаюсь зажечь в них хотя бы свечу.
не худшая все-таки участь...
Мне кажется - я их чему-то учу,
а это они меня учат.
В них память веков, и любви моей суть,
и свет уж другого столетья.
И каждый найдет свой особенный путь...
Ох, весело буду стареть я!
Три сына мои - три чистейших души...
Я жизнь от забот не избавил.
так просто проблему бессмертья решив -
Петр, Александр и Павел.
1984
ВАРИАНТТри сына мои, три сердца, три боли -
В них все - не отнять не прибавить.
Я царь их и раб - нет прекрасней неволи,
