то вниз.
А завтра –
полюса сыграют вспять
(природе тоже свойственен каприз),
и нам гордыню надобно унять.
Мы –
лишь один
пускай девятый
вал,
но нами не окончится игра,
сольются вновь молоки и икра.
Волна –
в иной проекции –
овал.
А ежели честней вглядеться в даль,
стон прошлого
и будущего зов –
все это –
поединок полюсов,
овал преобразующий в спираль.
Начинаясь с изначальности,
что в нуле живет,
мир привык к ортодоксальности:
вправо, вверх, вперед.
Четырехкоординатные
(если время счесть) -
никому мы непонятные -
так и есть.
А становится нетленным тело,
если движет им душа и дело,
а не связи следственно-причинные,
как учили нас учителя.
Вырастя из стадий мотыля,
мы взлетим над брошенной личиною
И пока назад нас не забрали,
развиваться будем по спирали.
Человек – не плоский лист картона,
чтобы малевать иконостас.
Для него
с небесного амвона
выдает амбивалентный глас
то сухую дробь нравоучений:
не моги, не думай и не смей;
то огонь амурных увлечений,
страстное желанье слиться с Ней —
и земной и неземной подругой,
дочерью небесного Отца,
нас влекущей в бесконечность круга,
где начала нет и нет конца.
В жизни то комедия, то драма,
то – высокий дух, то плоть – живот.
Человек объемней голограммы,
перевоплощаясь,
Он – живет.
Жизнь – это века
одномоментность,
конец начала,
начало конца.
Время -
внутренняя имманентность
каждого,
а не Бога-Отца.
Жизнь – разорванный овал,
по которому сную.
Где я только ни бывал,
что я только ни видал,
но все чаще узнаю:
жизнь –
всего лишь перевал.
И сколько б мы ни плакали
И сколько б мы ни плакали надрывно,
не в силах увязать концы рукой,
жизнь есть спираль,
в которой непрерывно
одна волна бежит вослед другой.
Сначала -
я проваливаюсь в сон,
он как болото цепенит все тело,
и мысли цепенеют – в унисон,
и трудно с этим что-либо поделать.
Перемешалось все в моем мозгу,
ползут в него какие-то субъекты
и вакханалят.
Я же – не могу
им помешать всей мощью интеллекта.
Они плетут неведомую вязь
картин, видений и фантасмогорий,
чрез них держу я с ирреальным связь,
их голоса – в потустороннем хоре.
Кружусь я с ними в пляске неземной,
чужие разговоры ощущаю,
как будто мир иной -
теперь со мной,
то ль я – в нем,
то ль в себе его вмещаю.
А утром,
провалившись в никуда,
бесследно исчезают сны и тени,
смывает все хрустящая вода
реальных дел,
чужих стихотворений.
Грядет – Оно.
Сквозь холод суеты,
сквозь жар мечты
и пламя сновидений
грядет – Оно.
Но многим не дано
узреть его черты
и цветность красоты
в явленьях тени.
Я ощущаю:
навстречу мне,
но не извне,
а из меня,
меняя Сущее,
грядет Грядущее.
Оно, вращаясь,
теряя лишнее,
живет подвижнее,
прибавив в скорости,
охватит вскорости
и Тело ближнее
и Небо вышнее.
Там, где смыкаются
жизнь и не-жизнь,
время с пространством смыкаются гранями -
створками раковин жестких
смежись,
мыслями стань
безгранично-бескрайними.
Ты и не-ты,
изнутри не понять,
стали богаче мы
или же нищими -
на несуразности неча пенять,
боль омывая чужими слезищами.
Цепкой клешнею хватается краб,
жалят укусами оводы летние…
Все-таки жизнь -
это только этап
в той эстафете,
где мы –
не последние.
Жизнь – это чертово колесо
Жизнь -
это чертово колесо:
сверху, казалось бы, видится дальше,
но высота, к сожаленью, несет
неистребимое качество фальши.
Облако
словно упругий ковер
кажется легкой дорогой к успеху,
но у коварной судьбы
гайковерт
вдруг развернет под ногами прореху.
Полоборота – и ты у земли.
Все, что казалось неразличимо:
лица, трава и ухабы в пыли -
стало до рези в глазах ощутимо.
Здесь под ногами -
надежная твердь,
можно ступать, не боясь оступиться.
Только нам хочется снова взлететь
и миражом поднебесным упиться.
Зеленым пухом
поперхнулась
березовая роща.
Паленым духом
пласты земли глядят
черней и проще.
И копошатся на огородах,
юбчонки скинув,
бабы.
Мне б отдышаться
как при родах,
а там -
хоть черту в лапы,
или в святые -
без крыльев
ангельские белые одежды,
и в эти облака витые
ввернуть
свои весенние надежды.
Золотая проседь -
осине к лицу,
эполетами
клен полыхает,
значит -
лето к концу,
скоро – осень лихая.
То ли ветер шуршит,
то ли дождь шебуршит,
продираясь сквозь желтую крону.
Скоро лето свой путь по земле завершит,
провожаемое вороной,
будут голые ветки махать ему вслед,
небо серое жалостно хныкать -
а мне чудится
блеск золотых эполет,
что носила
вчерашняя Ника.
Мы – на шаре,
над нами – сфера,
а за ней -
другие миры.
Эх, заманчивая химера -
быть аналогом «черной дыры».
Я вобрал в себя все пространства
бывших, будущих, здешних времен,
одного не приму – постоянства:
с энтропийным покоем
конец обручен.
Смерч клубящийся -
на-небо тянет,
водяная воронка – на дно.
День и ночь на волне расстояний
нас уносит туда,
где Оно – наше прошлое -
призраком глянет,
или «завтра» -
явиться должно.
Мы всегда смещены друг за другом,
видя профиль и видя фасад,
так и мчимся разорванным кругом
вверх и вниз,
и вперед и назад.
Улицы – кашеобразны,
мышино – машиноподобны:
воздух – и грязный и праздный,
и мысли назойливо дробны.
Обрывки разбросаны ветром,
затоптаны ржавым ботинком,
собачьим завшивленным фетром
воняют бродячие динго.
Весна -
хоть стреляйся, хоть плюйся
бесцельна, пуста, безотрадна.
И я – уже вновь не влюблюся,
и нету дороги обратно.
Ломаюсь -
боюсь надломиться,
вздымаю глаза в поднебесье,
но вижу унылые лица,
но слышу убогие песни.
Весна -
отрицанье былого.
Но хочется верить
