упирается во все ту же башню. За рекой кафкианский замок на бесконечно прочном граните, с бесконечной высотой стен, с гренадёрами и золотыми каретами, с медведями во рву и мостом в четыре этажа, с бесконечной глубины подвалами, где когда-то держали даже короля.
Город пытался отвечать своими башнями – но там камни лишь нарисованы на штукатурке. Не могли помочь алхимики и пивовары, воин, что заливал из деревянной кадушки крышу горящего собора, трубач, что разгонял чертей. Город проваливался в тишину, в пустоту улиц.
Жителям оставалось беречь домá. Домá в путанице улиц притянули художника. В городе он жить не рискнул, остался на окраине за рекой. Но жители его всё равно выставили за неприличное поведение.
А потом спохватились. С нормальными людьми только работать хорошо, а жить с ними скучно. Тут другие художники подошли. Стена превратилась в небо со стрижами. Молнии на электрощитах ударили из черных туч. Девушка из магазина художественно выставила колено на улицу.
Теперь в городе несколько солнц. Одно жестяное, вместе с жестяным месяцем над рамами-домами. Другое пьяное, с лучами-бутылками. Третье голодное, с лучами-ложками. Ходят воробушки в очках. В рюмке разлеглась жареная курица. Ноты перебрались на кружки. Город художников – не чешский Крумлов, не немецкий Крумау.
Город, назвавший вино, ловит солнце окнами и балконами, притягивает его яркостью домов, не закрывается от него, как в столице на юге. Дома чаще копят пустоту, чем печаль. Город тянется вверх, ему не хватает и без того немалой высоты холмов. Дома стремятся по вертикали даже на площадях, где достаточно места вширь. Отказываясь быть дворцами. Ширина улицы тоже вытягивается, оставляя улицу узкой. А выше всех в городе мост. Даже башня побоялась подниматься рядом и ушла вглубь.
Город не на море – на реке, где лодки с бочками. Здесь работа – везти одну жидкость по другой, не смешивая. Потому люди собираются у реки. Наверху – камни, книги и камни, ставшие книгами – или картинами. К ним – напряжение лестниц. Или прикосновение вина.
Вино – то, что проделало путь по холмам. Что превратилось, созрев. Но иначе, чем плод, концентрирующий тепло, пока оно не прорывает его оболочку. В вине зреет способность выхода и перехода – другого к другому. Прозрачная возможность – но лишь возможность – другого взгляда. На грани потери и первого. Отложенная, существующая вне. Держать в руках собственный сон. Вино – только тому, кто знаком с морем. Горы не подойдут – слишком неподвижны. Порт – куда приходят из моря, откуда уходят из земли, у гор порта нет. И крепость вина тоже пришла морем.
Потому и назвали мореплавателем того, кто никогда не выходил в море, но помог выйти многим. Возле его дома куб, балансирующий на вершине – какую из граней выберет? а пока на гранях устроились птицы. Призраки балконов опираются на балки, выступающие под окнами. У реки – столики и люди за ними, дальше дома – как крепостная стена, переходя в крепость наверху. Река глубоко разрезает гранит. Есть другое вино, каменное.
Собор поднимается главным фасадом непроницаемо зубцами, а сбоку раскрывает галереи. Дома в керамической плитке – кажется, что ходишь по бесконечной ванной. Вокзал – учебник истории с картинками с древнеримских времен. Битвы с арабами, дивящиеся поезду крестьяне. Вино – тоже перепад. Самый быстрый – книжный магазин в переплетении цветков модерна снаружи и в вихре лестницы внутри. Рядом с самой старой церковью, у которой лишь одно окно-бойница на весь фасад и переплетающиеся романские чудища на капителях – ветер голубого, красного, белого абстрактных витражей. Но почти не заметно переходящих между уровнями. И уровни ли они? не уровненные, кто скажет, где конец одного и начало другого?
Смех сбрасывает со ступеней. Корни домов в глубокой каменной темноте. Серая чешуя стен домов, красная холмов. Вино, что без крика и шума, без застольной толпы. Вечер встречи двоих – или вино спокойной работы. Подъёмами сквозь дома. Деревья сначала подняли землю холмом и только потом стали расти из его верхушки. Двери вытягиваются окнами готических соборов. Переулок совершенной любви – на улицу такой любви явно не хватит, вот он и идет по кругу, почти возвращаясь к началу.
Разрез скалы сверкает белизной. Жёлтый и зелёный домá соединились красным чердаком. Крыши медленно оживают капельками бело-голубых цветов. Вино – всё, что здесь, ведущее в не здесь. Воздух пространства. Запрокинутая голова. Сбитое подъёмом дыхание. Ветер букв. Самое головокружительное – взгляд идущей рядом. Оставляющий намного быстрее вина. Сумасшествие в твёрдой памяти. Из – выход и выбор. «Ist dir Trinken bitter, werde Wein». Не со временем, а с временем.
Если войти в одну из белых подков, можно отправиться туда, где кончается земля. Подземным туннелем, начинающимся на третьем этаже. Не к морю – к океану. Что оказался слишком большим. Втянув силы, надежды, время. Осталась – печаль.
Печаль от того, что на мир никогда не хватит сил. Она захватывает орнаменты далеких городов востока и юга. Корабли и драконы, попугаи и черепа – печали до всего есть дело. Она знает, что ни один квадратный сантиметр пространства не равен другому – у него своя память и своя печаль. Нет похожих окон. Печаль обменивает перец на замок из песка с каменными цветами, закрученными колоннами, пенящимися стенами, паутиной солнц подпирающих арок и зубами арок, что медленно пережевывают свет во дворе. В его окна не вставить стекол. Некоторые арки сами откушены. Странные сгорбленные существа ползут по аркбутанам, пряча голову в ноги, подбираясь к не подозревающим хвостам. Печаль не исключает фантазию. Печаль удивляется, что мир еще есть – но потом и тому, как именно он есть.
Плывущие туманом башни печали. Зубчатая крепость собора (не купола – галереи, ряды колонн, поддерживающих небо) и крепость крепости. Крепкое сердце печали. Оно видело столько способов жить, что камни расслоились на страницы. Но слои продолжают поддерживать то, что появляется вновь, и надгробья становятся частью стен. Мёртвые не выпускают книгу из рук, продолжая читать лёжа. Но не выпускают и меч. Срезы колонн – остро заточенные перья. Внешняя стена становится внутренней, и между ней и новой внешней собираются цветы.
Волны под балконами и на площади. Вода рядом, корабли на стенах, надстройки лайнера возвышаются над домами. Однажды она пришла за колеблющейся землей. Печаль оставляет скелет события, костяк арок на высоте. Арки довольны, что теперь поддерживают не крышу, а небо, и могут делать
