Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

Если б я только смог, взял бы ту красоту
в свой земляной чертог, в призрачную мечту.

Спят одиноко дни, месяцы льнут к реке,
ночи несут огни в бархатном сундуке.

Маленький плут – пацан в солнечном небе фей,
верный друг Могикан, выдумщик и корифей.

Карлсон – приятель жив и Чебурашка – друг,
узник из замка Ив, магия добрых услуг.

С братом на чердаке бредим о новом дне,
чтобы там, вдалеке, плыть по большой воде.

Смех и надежды тут, запах свежих идей
в сказочный мир несут, в свет голубых ладей.

Там нараспашку дверь к небу и озорству,
слышу и ныне трель, что оживит весну.

К субботе безработный воистину устал.
В мягких пальцах дождя, за воротами
благочестья.

Волынка вечности вшивала узор
в пятнистый податливый висок.
Берег удалялся и удалялся.

Будто впервые в жизни навалилась
усталость. Так, между слезой, улыбка
появилась в сумрачном небе.
Не между чёрных кубов,
а за лесом.

Пасмурно в глазах у осени.
На ногах сено, на голове папаха
из мёртвых облаков. Спина
в пупырышках дождя. Зябко.

Слоноподобна эта неминуемая
близость. Растворяется в бездне
временного рабства. Была работа —
было интересно.

Самая тяжёлая работа – это
ношение пустоты в бездонных
карманах вечности.
Работа над ошибками – неосознанная
толчея в прихожей у безрассудства.

Ворота закрыты на замок.
И только слышится шум
уходящего моря и крик
летящих вслед за ним чаек.

И были полностью беззубы
распахнутые пасти зверя,
глотавшего с утра голубок,
железных дев гиперборея.

Усталых путников пустыни
канаты ставили в загоны
и подпевали им тромбоны
утробным голосом стихии.

Ползли железные драконы
со дна и песни расплескали
на вены и морские склоны,
на глыбы воронёной стали.

На крышах тканью невесомой
клубится связь веков и время,
воздушно-капельная бомба
несёт закат, восходы брея.

А шум и крик раскинул ветер
на бухту с нефтяною кровью,
посредством тайных энергетик
писал из копоти обои.

Эта пламенеющая песня не о любви.
Эта громыхающая песня не о победе.
Помощь не придёт никогда, не жди.
Это движения духов в первородном бреде.

Изобретательная гитара, бегущая по волнам.
Ритмичные барабаны, умирающие в полночь.
Ветреные трубы подобны монголам,
скачущим в гладкую даль, на помощь

удаляющимся предкам, за горизонтом живущим.
Караван солнечных отблесков не подведёт.
Эта песня о потерянной любви ко всем сущим,
о поднявшихся в облака и подстреленных влёт.

О тех, кто всё делал не та к и противился всему.
Кто достиг священной вершины, не сделав ни шагу.
Кто из каменного колодца вызволял весну.
Кто из бетонных слов высекал бумагу.

Утром поднимусь в человеческий рост,
позовёт меня туманный берег.
Поймать бы парусом трезвый норд-ост,
я забуду о прошлом и открою двери.

Пойдём! С нами не пропадёшь, товарищ.
Руки выросли ровно вдвое,
шаги подкосились ножами пожарищ,
а тело пополнилось хладной кровью.

Если мне разрешат проснуться,
позовёт меня туманный берег.
Такая скользкая боль, как блюдце,
словно долгая жизнь без денег.

Я проползу вдоль гибкого океана
до своего вечного отражения,
в мутных водах гранёного стакана,
у входа в эпоху нового поколенья.

Если бы мне проснуться по-настоящему
у причала туманного берега,
такого далёкого, и всю жизнь манящего,
где люди от правды не бегают.

Сегодня я проснусь не просто так.
Я во всём разберусь и расскажу вам, люди.
Все мы устали от безумных атак,
всё снова начнётся и повторяться будет.

Нам не дотянуться до сострадания
кнутоподобными руками влажными.
В каменных башнях непонимания
греют алчность слова бумажные.

В горной долине – ласковый ветер.
Небо туманное над горизонтом.
В музыке стихосложения дети
пудрили мордочки гномам на торте.

Чем-то искристым сочились туманы.
Вслед за домами попрятались совы.
В горы ушли, собирая изъяны
лица шутов, искажённые словом.

Как же красиво в долине свеченье!
Розы из космоса – людям награда.
Армия сумрака ждёт отреченья
на светофорах эдемского сада.

Кусочки ветров соединились в дыхание.
Пальцы вселенной звёзды держали.
Над колыбелькою мироздания
солнце с землёй города рождали.

Мёртвые люди приходили ночью
повидать и вспомнить родные лица.
Всё подчинялось планам барочным.
Тем, кто любил, нужно снова родиться.

За мной – коричневые стены,
за мной – бумажный небосвод,
глазами огненной гиены
ночной глядит в меня народ.

За страхом плыло мирозданье
по тонким ручейкам луны,
блестели огненною сталью
полки сто-жильной сатаны.

И всадник вечный в колеснице
больное прошлое унёс.
Лети вперёд, шальная птица,
под стук невидимых колёс.

За волнами, в кустистом небе,
танцует солнечный балет,
природа в непрерывном беге
не знает сна, не чует лет.

Тенями красятся закаты.
У призраков подруга – ночь
снимает головы и шляпы,
а утро слижет время прочь.

Привет, привет,
пока, пока.
И время как река.
Придёт ответ
из толщи лет,
привет издалека.

Промчится с топотом табун
из дней, недель, забот.
И свет мерцающих лагун
вслед за луной уйдёт.

Чудак смеётся и поёт
привет – пока – привет.
Душа надеждою живёт,
душа стремится в свет.

Мы все раскаяньем сильны,
не нужно длинных фраз.
В словах, в поступках мы вольны,
кто думает за нас?

А вечность – тёплый волнорез
смешлива, как луна,
уносит вдаль мои слова
в неведомый процесс.

В вокзал слогов,
в базар шумов,
в строй сапогов,
в поля,
в нейроны путаных мозгов
туда, где ты и я.

Мы там стоим у пустоты,
друг к другу льнём, дыша.
Нам светят памяти костры.
Живём мы не спеша.

Вдыхая счастья аромат,
мы не торопим дни,
божественный любви заряд
на краешке земли.

Часть души откусила невежественная акула
у картины, поднятой из пучины пенной.
Снова я остался у дорог-баулов,
в парусах кибиток, на песках арены.

Задрожал блаженный батистовый берег
кадыками портов и тентованных судеб.
Здесь улыбки бьются о забор из денег
и ползут на горы тщеславия люди.

Когда и вселенная – лишь путник.
Я – птица на бреющем полёте.
И рождение – не точка, по сути,
а послание в солнечной ноте.

А не будут ли бежать времена
навстречу танцу шамана?
Чтоб пшенице достичь зерна,
нашей жизни бывает мало.

Слишком жёлтая солнца корона,
Слишком тяжёлая пустыня
Над нами вечности крона.
Под нами города и святыни.

Ночью загорятся костры.
Люди заболеют властью.
Природа разведёт мосты,
а тела придадутся страсти.