Какою роковою и непоправимою ошибкой
Слиянье судеб наших там тогда произошло.
О, эта встреча с милою наивною улыбкой,
Все это было, а теперь в туман ушло.
Прикосновение любви пришло, как ниоткуда
Проникновенье в душу – майскою грозой.
Как будто многоцветной радугой вдруг охватило чудо,
Которое была любовь, которое со мной.
Оно в прикосновениях и страстных обожаньях,
В тех запахах, что молодость с собой несет
И старость дарит юности вниманье,
Которое так трогательно, а для юности наоборот.
И это правильно, завядший лист пред новою листвою,
иль осень хмурая перед волнительной весной.
И старый дуб с своею заскорузлою корою
Пред стройной гнущейся березкой перед тобой.
Слова-слова, что льются водопадом,
Не объяснят всей сущности такой любви,
Не объяснят трагедии тех двух стоящих рядом,
Несовместимость Юности и Старости в крови.
Несовместимость есть несовместимость,
Она приносит разочарование и часто смерть.
И разрушает все, что Бог дает нам в милость,
За старость осторожно можно и сгореть.
Ведь старый дуб ломает буря словно спичку,
Вот так и буря молодости и ее напор,
Терзает старость бедную, не надо ей отмычек —
Чтоб быстро обнаружить старости прилипчивый Позор.
P. S. Бывает – Господь посылает полную совместимость, как у Чаплина, Табакова и других.
Жизнь, как мне прожить тебя, не знаю!
Каждый день живу я, как в бреду,
Как подсолнух солнце провожает,
Так же за моей мечтою иду.
Как ты, кто ты в голове бредовой?
Закрутилась та мечта в водоворот,
Шлет меня на поиск жизни новой,
Дарит на дороге новый поворот.
А за этим самым поворотом
Не видать ни зги, темным-темно,
Снежной вихорью и заволокой
Путь мой за мечтою скрыло, замело.
Как же мне угнаться за тобою?
Я хочу тебя обнять, прижать к себе!
Снег помечен заячьей петлею,
Так же сложно заплетен мой путь к тебе.
Запетляли те следы – мои желанья,
В той погоне тщетной за мечтой.
И поземка занесла твое очарованье —
Не увидеть мне тебя перед собой.
Видно, не судьба зимой постылой
Мне догнать тебя – прекрасная мечта.
Верю я: весной улыбкой милой
И цветком весенним одаришь меня.
16.03.2009
Ваш покорный слуга. Время войны – 1945 г. Учитель Кораблина (имя забыл).
Кончилась война. Дети войны. 1946 г. Многие острижены. Скарлатина. 2 класс. Учительница – Мария Дмитриевна. Крестиком отмечена моя жена Риточка Фингер.
Москва, война, тепло внизу в метро.
Толпа людей в заботах и полуголодных.
Средь них мальчишка в стареньком пальто
Переминается – эх, неудобно в валенках огромных.
Петлей на шее на шнурках коньки висят,
Размера те ботиночки на взгляд 48-го.
Размер ноги 36-й, ну, что с мальчишки взять,
Да вот и поезд подошел, да вот и время полвосьмого.
Как поршнем из туннеля воздух вытолкнут – и вот
В носу особый запах стали и резины,
Откроются вагонов двери, и толпа войдет,
Места позанимать спешат, не люди, а машины.
Вот он подходит, головной вагон,
Из репродуктора названье остановки раздается,
Водитель на перрон выходит – мальчик так смешон,
Что, глядя на меня, задорно-радостно смеется.
Ну, и видок – ушанка трепаная набекрень,
Веснушки все лицо покрыли просом,
Нелепая одежда – ну, понятно, зимний день,
Пытливые глаза всегда с вопросом.
И вот невероятное случилось вдруг,
Водитель мне рукой махнул: «Садись скорее!»,
Не дожидаясь повторенья, я нырнул
В кабину, поперхнувшись с изумленья.
Там мне сказали, чтобы тихо я сидел.
На станциях я должен пригибаться к полу.
Поверить я своим глазам не смел,
Что так случиться может, ну, ей Богу.
Сигнал, флажком отмашка, и в туннель,
В ту черную трубу рванулся поезд рьяно,
И вдруг закончилась дневная канитель,
Стальные рельсы пожирали светом фары.
На каждой станции послушно к полу пригибался я,
Чтобы водителей не подвести, в дугу сгибался,
Казалось мне, что поездом летящим управлял тогда,
И я с волнением едва справлялся.
Спасибо дорогие, низкие поклоны вам!
Ведь вас давно на свете этом нету,
И через 64-ре так признателен я вам,
Своих воспоминаний не отдам я в Лету.
Но вот закончились те приключенья. Стоп.
Объявлен «Парк культуры», до свиданья.
Теперь каток, на валенки ботинки, всё – готов,
И на норвежках я скольжу, скольжу в воспоминаньях.
Ах, сколько сбитых девочек, своеобразное признание в любви,
Ах, сколько синяков, набитых шишек,
На льду сияющем, лед лихо резали коньки,
Малыш сбивал без счета девочек-малышек.
Воспоминания. Воспоминаний тех пчелиный рой
Влетает в голову, ее в волненьи кружит.
Тот, кто в кабину посадил меня, герой.
Его ведь посадить могли, такой он Сталину не нужен.
Таких, как я, десятилеток в те года расстреливали иногда,
Когда сболтнул мальчишка, что не надо,
Могли причислить к террористам, и тогда
Прощай, родители, такая вот была награда.
Теперь, когда в метро стою я на перроне,
У головы у поезда, как много лет назад,
С волненьем вспоминаю ту поездку в головном вагоне,
Как будто снова я смотрю в глаза водителей-ребят.
Они ведь понимали, что затронула война,
Малышку-безотцовщину затронула немало,
И наградить теплом хотелось им меня,
Им повезло в тот раз – цыганка им беду не нагадала.
Тех молодых ребят израненных, вернувшихся с войны,
Ушедших в темноту метро трудиться.
Всегда я вспоминаю с благодарностью, не утаю слезы,
Ведь это время счастья никогда не возвратится.
08.03.2010
Бегу я в прошлое назад, стараюсь побыстрей,
Размахивая по пути руками, как ребенок.
Хочу я в прошлом оказаться поскорей,
Смотрю – ну, вот оно, в котором вырос я с пеленок.
Военные года: мой милый двор,
Обвешанный поношенной одеждой на веревках.
Там полусонный дворник подметает сор,
Оставленный вчера в бутылочных осколках.
В углу под деревом щелястый древний стол,
За ним вчера играли в карты, пили воры,
А я сидел, смотрел на опохмелку и рассол
И слушал непонятные мне разговоры.
Я ждал, когда же во дворе появятся мои друзья —
Суббота, в школу нам ходить не надо,
Когда ж затеется дневная чехарда,
Где игр не перечесть – душе отрада.
Игр строгий ритуал не соблюдали мы,
Сперва мы в «Штандр» играли до упаду,
Затем от «Палачей и воров» получали синяки,
И руки были синими от беспощадного удара.
Затем, кто денежку имел, тот в «Рассыши»
Лупил о стенку, серебро стирая напопало,
Нужна здесь точность, тут ты не спеши,
Чтобы монетка в столбик денежек попала.
Поднадоест? Тут «Чижик» тут как тут:
Брусочек, заостренный с двух концов, и метками по краю.
Лаптой как дашь – он вверх, мой друг,
И вот соседское окно он от стекла освобождает.
А «классиками» поисчерчен весь асфальт.
В московских школах мел уворовали.
Девчонки прыгают на ножке на одной – отпад!
Hy, что такое отдых, мы не знали.
А прыгалка крест-накрест – красота!
Прихлоп, притоп, через одну иль через двое.
Как мячики резиновые отпружинивают, чудеса,
Подпрыгивают, ловят миг, и от веревки, чтобы снова.
Затем на пару километров стрелки по стенам —
Здесь в «казаки-разбойники» играют.
Приходит время кушать. По домам!
Родители чего-то в играх ничего не понимают.
Затем я на Тверской газеты и поштучно папиросы продавал,
Которые с шести утра добыл, как – сам не знаю.
За ними в очереди я длиннющей отстоял,
От утреннего холода или дождя страдая.
Зато венец моей торговли и трудов – велосипед,
А ну-ка, махану за двадцать, да на водное «Динамо».
Почищу лодочки, да погребу веслом: «Привет!»
Ну, затрудился я совсем и позабыл, а как же мама?
Темнеет. Мама вся в слезах на подоконнике, и ждет:
«Эх, всыпать бы сыночку дорогому!»
А вместо этого, когда домой придет,
Ну, легкую пощечину отвесит, как чужому.
А вечер, вечер… Мне 11 годков почти.
В «садовника» мы с девочками поиграем
Или в «колечко» – тоже по пути,
Какое-то влеченье просыпалось, а какое? Мы не знали.
Темнеет. На окне трофейный патефон,
Скрипя иголкой, танго он играет,
Там вперемешку взрослые и дети – не кончайся, сон,
Вдруг ты не повторишься? Так бывает.
О, дорогое детство – недосып и недоед,
Меня ты солнышком во сне на старости встречаешь.
Уж 76-й пошел, прошло так много лет,
О, сон, как я признателен тебе, ты сам не знаешь.
Старею потихоньку, но когда-нибудь тогда
Закончится моя зависимость от тела, знаю.
Свободной птицей в детство полетит моя душа,
В те времена, где счастлив был, где солнышко сияет.
И там, вот в этом-то дворе, как в прошлые года,
