Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)

— Чего мы ждем, сошедшись здесь на площади?

— Да, говорят, придут сегодня варвары.

— Так почему бездействие и тишина в сенате?
И что ж сидят сенаторы, не пишут нам законов?

— Да ведь сегодня варвары придут сюда.
Сенаторам не до законов более.
Теперь писать законы станут варвары.

— А император наш зачем, поднявшись рано утром,
У главных городских ворот на троне восседает
В своем уборе царственном и в золотой короне?

— Да ведь сегодня варвары придут сюда.
И император наш готов принять
их предводителя, — он даже приготовил
указ, чтобы тому вручить:
указом сим ему дарует титулы и звания.

— А консулы и преторы зачем из дому вышли
сегодня в шитых золотом, тяжелых багряницах?
Зачем на них запястия все в крупных аметистах
и перстни с изумрудами, сверкающими ярко,
и опираются они на посохи резные,
из золота и серебра, в узорах прихотливых?

— Да ведь сегодня варвары придут сюда,
так роскошью им пыль в глаза пустить хотят.

— А что же наши риторы не вышли, как обычно,
произносить пространные торжественные речи?

— Да ведь сегодня варвары придут сюда,
а варвары не любят красноречия.

— А отчего вдруг поднялось смятение в народе,
и озабоченно у всех враз вытянулись лица,
и улицы и площади стремительно пустеют,
и по домам все разошлись в унынии глубоком?

Уже стемнело — а не видно варваров.
Зато пришли с границы донесения,
что более не существует варваров.

И как теперь нам дальше жить без варваров?
Ведь варвары каким-то были выходом.

Как птица с подбитым крылом
годами не поднимавшаяся в воздух
как птица не одолевшая
ветра и бури
падает вечер.
На зеленый газон
где весь день танцевали три тысячи ангелов
нагие как сталь
падает обескровленный вечер;
три тысячи ангелов сложили крылья и сделались
псом
брошенным
лающим
одиноким
ищущим хозяина
или второе пришествие
или косточку.
Теперь я ищу немного покоя
мне хватило бы хижины на холме
или у моря
мне хватило бы висящей перед окном
простыни выкрашенной индиго
расстилающейся как море
мне хватило бы гвоздики в горшке
искусственной даже
красной бумажки на проволоке
так чтобы ветер мог
ветер мог вращать ее без усилий
куда хочет.
Вечер падал бы
стада мыча и гремя колокольцами шли бы в загон
точно самая простая и счастливая мысль
и я ложился бы спать
потому что у меня не было бы ни одной
свечи, чтобы зажечь
свет
и читать.

дом
весь в деревянных решетчатых ставнях и недоверчив когда приглядишься
к темным углам
«давно уже я привык укладываться рано» он шепчет
«я смотрел на портреты Гиласа и Магдалины
прежде чем попрощаться на ночь смотрел на яркую белую люстру
на блестящий металл и с трудом расставался
с последними звуками дня».
Дом когда приглядишься к нему сквозь старинные рамы
просыпается от шагов матери по ступенькам
рука поправляющая покрывало задергивающая полог
губы задувающие пламя свечи.

Всё это старые истории не интересные уже никому
узлом связали мы сердце и выросли.
Прохладная тень горы никогда не доходит до колокольни
монотонно отбивающей часы на нее мы глядим
когда в полдень входит во двор
тетушка Дарья Димитриевна урожденная Трофимович.
Прохладная тень горы никогда не коснется могучей руки Св. Николы
ни аптеки глядящей зеленым и алым шаром[15]точно застывший лайнер.
Если ищешь горной прохлады надо подняться выше колокольни
выше руки Св. Николы
на 70 или 80 метров не так уж много.
И все-таки там ты шепчешь что стоит улечься рано
и в легком забытьи сна растворяется горечь разлуки
много слов не нужно два-три и довольно
ибо воды бегут не боясь остановки
ты шепчешь примостив голову на плече друга
точно это не ты вырос в молчаливом доме
где лица нас тяготили и сделали нас чужаками неловкими.
Но все-таки там, над колокольней, твоя жизнь меняется.
Нетрудно взойти на гору но измениться трудно
когда дом в каменной церкви а твое сердце в доме где сумерки
и все двери заперты сильной рукой Св. Николы.

Сегодня я нарядился
в живую красную кровь
сегодня я всем по нраву
женщина мне улыбнулась
девочка подарила мне раковину
парнишка мне подарил молоток

Сегодня раскорячившись на тротуаре
приколачиваю к асфальту
босые белые ступни прохожих
все они плачут
но никто не напуган
все замерли там где я до них дотянулся

все они плачут
но все глядят на вспышки небесных реклам
и на нищенку что продает куличи
на небесах

Шепчутся двое
чем он там занят гвозди забивает нам в сердце
да забивает гвозди нам в сердце
вот оно что да он поэт

Дева шла и пела
дева со змеями
с цветами чудесными

Цветы были так душисты

Руки ему связал
разбойник
зарычал
у ног ее
кровь
его голова
язык
корень
поцелуй
сады полны
кровь
молчи

Все молчали

Дева шла и пела
дева со змеями
с цветами чудесными

Как красиво завяли цветы
просто отлично завяли
и безумец бежит по улицам
с испуганным ласточкиным сердечком
зима пришла, улетели ласточки
на улицах глубокие лужи
на небе две черные тучи
сердито глядят друг на друга
завтра на улицы выйдет дождь
потерявший надежду
раздаст всем зонтики
на зависть каштанам
набившимся в маленькие желтые складки
выйдут и другие торговцы
один продает старые-престарые кровати
второй продает еще теплые шкуры
этот торгует горячим сбитнем
а этот коробочками из холодного снега
для бедных сердец

Трудные времена
испуганные дети
мастерят из бумаги петушков
красят их черным
как погасшие свечи
красят их красным
как окровавленные цветы
и матери удивляются
что потом приходит
взрослый друг
черный-пречерный друг
с золотыми руками

и берет их

Проснувшись утром я закашлялся
и на губах показалась
большая капля крови.
— Ну что, опять за старое? —
спросил я себя.
Но приглядевшись получше
понял что это была не капля
крови, а ярко-красный
цветок что раскрывал и смыкал лепестки
и бредил.