Ворон причащается
"Итак, — сказал Ворон, — с чего начнём?"
Бог, утомлённый Творением, храпел.
"Куда, — сказал Ворон, — куда сначала?"
Плечо Бога высилось горой, на ней сидел Ворон.
"Вставай, — сказал Ворон, — обсудим положение".
Бог лежал, разинув рот, огромной тушей.
Ворон откусил кусочек и проглотил.
"Откроется ли тайна сия к усвоению
При слушании за гранью понимания?"
Но он и впрямь вдруг ощутил себя куда сильнее.
Ворон-иерофант затосковал, непроницаем.
Полупросветлён. Безмолвен.
Рассказ Ворона о св. Георгии
Он видит, что всё во Вселенной —
Ряд чисел, мчащихся наперегонки к ответу.
С горячечной радостью, ловко балансируя,
Он седлает ряды скачущих. Он творит тишину.
Он замораживает пустоту,
Обращает творение вспять во всём космосе,
Затем распускает числа. Падают огромные камни.
Легчайшим дыханием
Он плавит головоногих и вылавливает сырые числа
Из их ошмётков. Численным пинцетом
Он вынимает липкое сердце из неслышно пищащей клетки —
Что-то слышит. Он оборачивается —
Обтекающий нечистотами демон ухмыляется ему в дверном проёме.
Затем исчезает. Он сосредоточивается —
Ножом из чисел
Режет сердце пополам. Он дрожит —
И смотрит вверх. Демон с плоским лицом улитки
Или акулы ухмыляется ему
Через окно. Затем исчезает. Сконфужен,
Потрясён, он собирает внимание в точку —
Находя в ядрышке сердца гнездо чисел.
Сердце его стучит, рука его дрожит.
Что-то хватает его за руку. Он оборачивается. Птичья голова,
Лысая, с футбольный мяч, с глазами ящерки, на двух дрожащих птичьих лапках,
Каркает на него во всё горло,
Цепляясь за ковёр копытцами ног,
Угрожая. Он поднимает стул — страх его поднимает —
Он лупит покрытый скорлупой предмет до кровавой каши,
До месива, топчет пузырящуюся массу.
Акулье лицо вопит в дверях,
Скаля клыки. Снова стул —
Расколов лицо, он разбивает стул вдребезги,
Тот корчится в неразрушимом ужасе
И затихает. Теперь с пронзительным воплем
Предмет вчетверо больше прочих —
Безглазый пузатый клубок волос на крабьих ножках —
Вцепляется клешнями в его лицо,
Пузо его отверзается — жуткая печь с клыками,
И когти когтят его, пытаясь подтащить поближе.
Он хватает из настенных ножен меч —
Церемониальное японское оружие —
И прорубает путь сквозь чащу, сечёт
Порубленные части, и противник капитулирует.
Он стоит по колени в крови и рассекает
Валяющееся тело, разделяет его
Сверху вниз, вырезает кишки —
Отступает от кровавой лужи. Очухивается —
Роняет меч и убегает с перекошенным лицом из дома,
Где лежат в крови его жена и дети.
Приходили известия о слове.
Ворон видел, как оно убивает людей. Ел с аппетитом.
Видел, как оно крушит
Города в щебёнку. Аппетит не испортился.
Видел, как экскременты слова отравляют море.
Начал приглядываться.
Видел, как дыхание слова сжигает государства
В пепел.
Полетел посмотреть.
Слово сиротливо сочилось: сплошной рот,
Ни глаз, ни ушей.
Он видел, как оно сосало города,
Словно соски свиньи,
Выпивая из них людей,
Пока не сглотнуло всех,
Пока все не переварились в слове.
Прожорливое слово огромными губами
Гигантской миноги схватило земную округлость —
И принялось сосать.
Но силы его таяли.
Оно могло переваривать только людей.
Сжималось, морщилось, слабело,
Уплотняясь
Усыхающим грибом.
И вот — мелеющее солёное озеро.
Прошла его эпоха.
Всё, что осталось — сверкающая костями
Земного племени хрупкая пустыня,
Где бродит в размышленьях Ворон.
Слова пришли страховать его жизнь —
Ворон прикинулся мёртвым.
Слова принесли призывные повестки —
Ворон прикинулся психом.
Слова принесли пустые чеки —
Ворон стал рисовать на них Минни Маус.
Слова принесли лампу Аладдина —
Ворон продал её и купил пирог.
Слова выстроились рядом вагин —
Он позвал друзей.
Слова предстали сморщенными вагинами, играющими Генделя —
Он сдал их в музей.
Слова прикатили бочки вина —
Он дал ему скиснуть и замариновал им лук.
Слова атаковали его шипящей бомбой —
Он не слушал.
Слова окружили и наводнили его придыхательными —
Он клевал носом.
Слова вторглись партизанскими губными —
Ворон щёлкнул клювом, почесался.
Слова затопили его массами согласных —
Ворон глотнул воды и возблагодарил небо.
Слова вдруг испугались и сбежали,
Укрывшись в череп мёртвого шута
И захватив с собой весь мир —
Ворон зевнул — давным-давно
Он выклевал весь этот череп начисто.
Ворон понял, что Бог его любит —
Иначе он бы свалился замертво.
Итак, доказано.
Ворон восхищённо прислушался к биению своего сердца.
И понял, что Бог говорит через Ворона —
Само существование суть Его откровение.
Но что
Любит камни и говорит через камни?
Они ведь вроде тоже существуют.
И что говорит через странное молчание
После того, как затихло бряцанье когтей?
И что любит катышки,
Вываливающиеся из подвешенных мумифицированных воронов?
Что говорит через молчание свинца?
Ворон понял, что есть два Бога —
Один гораздо крупнее другого
Любит своих врагов
И владеет всем оружием.
Когда Ворон был белым, он решил, что солнце чересчур белое.
Решил, что сияние солнца уж слишком бело.
Он решился напасть на него и одолеть.
Он наполнился бешеной силой до самых краёв.
Он наскрёб весь свой гнев и раздул его до небес.
Он нацелился клювом в самое сердце солнца.
Он рассмеялся всем своим существом
От его боевого клича враз постарели деревья,
Расплющились тени.
Но солнце лишь вспыхнуло ярче;
Разгорелось, и Ворон вернулся обугленным, чёрным.
Он открыл было рот, но и голос его оказался угольно-чёрным.
"Там, наверху, — наконец произнёс он, —
Где белое — чёрное, а чёрное — белое, я победил".
Когда орёл парил в рассветном изумрудном небе
Когда кроншнеп рыбачил на закате под звон бокалов
Когда ласточка падала камнем через женскую песню в пещере
И стриж мчался сквозь дыхание фиалки
Когда сыч уплывал от завтрашней совести
И воробей счищал с себя вчерашние обещания
И цапля вырывалась из бессемеровского сияния
И синехвостка расстёгивала кружевные панталоны
И дятел долбил всё дальше от плуга и розовой фермы
И чибис кувыркался со стиральной машины
Пока снегирь жирел на яблоневых почках
И щегол набухал на солнце
И вертишейка горбилась на луне
И зимородок пялился с капельки росы
Ворон раскорячился на пляже вниз головой среди отбросов, обжираясь упавшим мороженым.
Жил-был человек и когда он родился
Женщина упала между кораблём и пристанью
На повороте от луны к солнцу
Крики её мольбы затихли
И когда он сосал
И жадно приникал к горячей пище
Голова старой леди кренилась, губы её расслаблялись
Лишившись топлива, она стала просто маской
Отражённой в коричневых полупустых бутылках
И в глазах родичей
Мелких кругах на блёклой коже
И когда он бежал, с криком восторга хватаясь за игрушку
Из-под металлолома дёрнулся старик
Уставился на вощёные ботинки под боком
И медленно забыл гомеровские смерти
Пикирующее натуральное хозяйство
Простой тёмной занавески
И когда он прижал первую любовь животом к животу
Жёлтая женщина замычала
На полу, и муж глядел
Сквозь обезболивающую маску
И чувствовал картон своего тела
И когда он гулял в саду своём и смотрел на детей своих
Скачущих среди собак и мячей
Он не мог слышать их глупеньких песенок и лая
Из-за автоматов
И криков и смеха в камере
Спутавшейся в воздухе с его слухом
И не мог он повернуть к дому
Ибо женщина с жуткой болью каталась в пламени
И взывала к нему постоянно
Из пустого пруда золотых рыбок
И когда он начал орать, защищая свой слух
И колоть своё зрение в щепки
Руки его внезапно покрылись кровью
И теперь он бежал от детей и бежал от дома
Держа окровавленные руки подальше от всего
И бежал вдоль дороги и прямо в лес
И под листвой он сел рыдая
И под листвой сидел рыдая
