Зинаида Гиппиус - Собрание стихов. Книга вторая

Открой мне, Боже, открой людей!
Они Твои ли, Твое ль созданье,
Иль вражьих плевел произрастанье?
Открой мне, Боже, открой людей!

Верни мне силу, отдай любовь.
Отдай ночные мои прозренья,
И трепет крыльев, и озаренья…
Отдай мне, Боже, мою любовь.

И в час победы — возьми меня.
Возьми, о, жизни моей Властитель,
В Твое сиянье, в Твою обитель,
В Твое забвенье возьми меня!

Три раза искушаема была Любовь моя.
И мужественно борется… сама Любовь, не я.

Вставало первым странное и тупо-злое тело.
Оно, слепорожденное, прозрений не хотело.

И яростно противилось, и падало оно,
Но было волей светлою Любви — озарено.

Потом душа бездумная,— опять слепая сила,-
Привычное презрение и холод возрастила.

Но волею горячею растоплен колкий лед:
Пускай в оврагах холодно,— черемуха цветет!

О, дважды искушенная, дрожи пред третьим разом!
Встает мой ярко-огненный, мой беспощадный разум!

Ты разум человеческий, его огонь и тишь,
Своей одною силою, Любовь,— не победишь.

Не победишь, живущая в едином сердце тленном,
Лишь в сердце человеческом, изменном и забвенном.

Но если ты не здешнего — иного сердца дочь,-
Себя борьбою с разумом напрасно не порочь.

Земная ярость разума светла, но не бездонна.
Любовь! Ты власти разума, как смерти, неподклонна.

Но в Третий час к Создавшему, приникнув, воззови,-
И Сам придет Защитником рожденной Им — Любви.

Он пришел ко мне,— а кто, не знаю,
Очертил вокруг меня кольцо.
Он сказал, что я его не знаю,
Но плащом закрыл себе лицо.

Я просил его, чтоб он помедлил,
Отошел, не трогал, подождал.
Если можно, чтоб еще помедлил
И в кольцо меня не замыкал.

Удивился Темный: «Что могу я?»
Засмеялся тихо под плащом.
«Твой же грех обвился,— что могу я?
Твой же грех обвил тебя кольцом».

Уходя, сказал еще: «Ты жалок!»
Уходя, сникая в пустоту.
«Разорви кольцо, не будь так жалок!
Разорви и вытяни в черту».

Он ушел, но он опять вернется.
Он ушел — и не открыл лица.
Что мне делать, если он вернется?
Не могу я разорвать кольца.

Печали есть повсюду…
Мне надоели жалобы;
Стихов слагать не буду…
О, мне иное жало бы!

Пчелиного больнее,
Змеиного колючее…
Чтоб ранило вернее -
И холодило, жгучее.

Не яд, не смерть в нем будет;
Но, с лаской утаенною,
Оно, впиваясь,— будит,
Лишь будит душу сонную.

Чтобы душа дрожала
От счастия бессловного…
Хочу — святого жала,
Божественно-любовного.

В своей бессовестной и жалкой низости,
Она, как пыль, сера, как прах земной.
И умираю я от этой близости,
От неразрывности ее со мной.

Она шершавая, она колючая,
Она холодная, она змея.
Меня изранила противно-жгучая
Ее коленчатая чешуя.

О, если б острое почуял жало я!
Неповоротлива, тупа, тиха.
Такая тяжкая, такая вялая,
И нет к ней доступа — она глуха.

Своими кольцами она, упорная,
Ко мне ласкается, меня душа.
И эта мертвая, и эта черная,
И эта страшная — моя душа!

Кто видел Утреннюю, Белую
Средь расцветающих небес,-
Тот не забудет тайну смелую,
Обетование чудес.

Душа, душа, не бойся холода!
То холод утра,— близость дня.
Но утро живо, утро молодо,
И в нем — дыхание огня.

Душа моя, душа свободная!
Ты чище пролитой воды,
Ты — твердь зеленая, восходная,
Для светлой Утренней Звезды.

Ближе, ближе вихорь пыльный,
Мчится вражеская рать.
Я — усталый, я — бессильный,
Мне ли с вихрем совладать?

     Одинокие послушны,
     Не бегут своей судьбы.
     Пусть обнимет вихорь душный,
     Побеждает без борьбы.

Выйду я к нему навстречу,
Силе мглистой поклонюсь.
На призыв ее отвечу,
В нити серые вовьюсь.

     Не разрежет, не размечет,
     Честной сталью не пронзит,-
     Незаметно изувечит,
     Невозвратно ослепит.

Попируем мы на тризне…
Заметайся, пыльный след!
Распадайтесь, скрепы жизни,
Ночь прошла, но утра нет.

     Едко, сладко дышит тленье…
     В сером вихре тает плоть…
     Помяни мое паденье
     На суде Твоем, Господь!

Камень тела давит дух,
    Крылья белые, шелестящие,
    Думы легкие и творящие…
Давит камень тела — дух.

Камень тела душит плоть,
    Радость детскую, с тайной свитую,
    Ласку быструю и открытую…
Душит камень тела — плоть.

Камню к камню нет путей.
    Мы в одной земле — погребенные,
    И собой в себе — разделенные…
Нам друг к другу нет путей.

Не слушайте меня, не стоит: бедные
     Слова я говорю; я — лгу.
И если в сердце знанья есть победные,-
     Я от людей их берегу.

Как дети, люди: злые и невинные,
     Любя, умеют оскорблять.
Они еще не горные — долинные…
     Им надо знать,— но рано знать.

Минуют времена узаконенные…
     Заветных сроков ждет душа.
А до времен, молчаньем утомленные,
     Мы лжем, скучая и — смеша.

Так и теперь, сплетая речь размерную,
     Лишь о ненужностях твержу.
А тайну грозную, последнюю и верную -
     Я всё равно вам не скажу.

Мы вчера говорили, говорили…
Прекрасные, ясные цветы вырастали,
тонкие, стройные травы всходили,
вырастали, всходили — и вяли…

Сухие стебли поникли, повисли,
и не было ничего, что было…
Нас связали слова и мысли,
а Страшное Имя разделило.

Мы разошлись забвенно и косно,
Не знаю — праведно иль греховно…
Ужели навек все меж нами безросно,
и безросно, и безлюбовно?

В зеленом шуме листьев вешних,
В зеленом шорохе волны,
Я вечно жду цветов нездешних
Еще несознанной весны.

А Враг так близко в час томленья
И шепчет: «Слаще — умереть…»
Душа, беги от искушенья,
Умей желать,— умей иметь.

И если детски плачу ночью
И слабым сердцем устаю -
Не потеряю к беспорочью
Дорогу верную мою.

Пусть круче всход — белей ступени.
Хочу дойти, хочу узнать,
Чтоб там, обняв Его колени,
И умирать,— и воскресать.

Душа моя угрюмая, угрозная,
     Живет в оковах слов.
Я — черная вода, пенноморозная,
     Меж льдяных берегов.

Ты с бедной человеческою нежностью
     Не подходи ко мне.
Душа мечтает с вещей безудержностью
     О снеговом огне.

И если в мглистости души, в иглистости
     Не видишь своего,-
То от тебя ее кипящей льдистости
     Не нужно ничего.