Зинаида Гиппиус - Собрание стихов. Книга вторая

Душа моя угрюмая, угрозная,
     Живет в оковах слов.
Я — черная вода, пенноморозная,
     Меж льдяных берегов.

Ты с бедной человеческою нежностью
     Не подходи ко мне.
Душа мечтает с вещей безудержностью
     О снеговом огне.

И если в мглистости души, в иглистости
     Не видишь своего,-
То от тебя ее кипящей льдистости
     Не нужно ничего.

Лист положен сверху вялый,
Переплет корзинки туг.
Я принес подарок алый
Для души твоей, мой друг.

Темно-ярки и пушисты,
Все они — одна к одной.
Спят, как дети, чисты, чисты,
В колыбели подлиствой.

Томь полудня вздохом мглистым
Их, лаская, обвила.
Дымом легким и огнистым
Заалели их тела.

Погляди ж в мою корзинку,
Угостить себя позволь…
Любит вещую малинку
Человеческая боль.

Сердце плачет? Кушай, кушай,
Сердце — ворог, сердце — зверь.
Никогда его не слушай,
Никогда ему не верь.

Обрати, душой покорной,
Трепет в тихость, пламень в лед…
От малинки наговорной
Все забудешь, всё пройдет.

Кушай, кушай… Всюду бренность,
Радость — с горем сплетена…
Кушай… В ягодках забвенность,
Мара, сон и тишина…

Пуста пустыня дождевая…
И, обескрылев в мокрой мгле,
Тяжелый дым ползет, не тая,
И никнет, тянется к земле.

Страшна пустыня дождевая…
Охолодев, во тьме, во сне,
Скользит душа, ослабевая,
К своей последней тишине.

Где мука мудрых, радость рая?
Одна пустыня дождевая,
Дневная ночь, ночные дни…
Живу без жизни, не страдая,
Сквозь сон все реже вспоминая
В тени угасшие огни.

Господь, Господь мой, Солнце, где Ты?
Душе плененной помоги!
Прорви туманные наветы,
О, просияй! Коснись! Сожги…

«Красным углем тьму черчу,
Колким жалом плоть лижу,
Туго, туго жгут кручу,
Гну, ломаю и вяжу.

   Шнурочком ссучу,
   Стяну и смочу.
   Игрой разбужу,
   Иглой пронижу.

И я такая добрая,
Влюблюсь — так присосусь.
Как ласковая кобра, я,
Ласкаясь, обовьюсь.

   И опять сожму, сомну,
   Винт медлительно ввинчу,
   Буду грызть, пока хочу.
   Я верна — не обману.

Ты устал — я отдохну,
Отойду и подожду.
Я верна, любовь верну,
Я опять к тебе приду,
Я играть с тобой хочу,
Красным углем зачерчу.»

Пустынный шар в пустой пустыне,
    Как Дьявола раздумие…
Висел всегда, висит поныне…
    Безумие! Безумие!

Единый миг застыл — и длится,
    Как вечное раскаянье…
Нельзя ни плакать, ни молиться…
    Отчаянье! Отчаянье!

Пугает кто-то мукой ада,
    Потом сулит спасение…
Ни лжи, ни истины не надо…
    Забвение! Забвение!
Сомкни плотней пустые очи
    И тлей скорей, мертвец.
Нет утр, нет дней, есть только ночи…
                   Конец.

Моей души, в ее тревожности,
   Не бойся, не жалей.
Две молнии,— две невозможности,
   Соприкоснулись в ней.

Ищу опасное и властное,
   Слиянье всех дорог.
А всё живое и прекрасное
   Приходит в краткий срок.

И если правда здешней нежности
   Не жалость, а любовь,-
Всесокрушающей мятежности
   Моей не прекословь.

Тебя пугают миги вечные…
   Уйди, закрой глаза.
В душе скрестились светы встречные,
   В моей душе — гроза.

Бегу от горько сложной боли я,
   От праздных мыслей, праздных слов.
Бегу от судорог безволия
   И перепутанных узлов.

О, эти злобные туманности,
   Порывный взлет,— падений пыль…
Не лучше ль в тихой безжеланности
   Уснуть, как спит степной ковыль?..

Ярко цокают копыта…
Что там видно, у моста?
Всё затерто, все забыто,
В тайне мыслей пустота…
Только слушаю копыта,
Шум да крики у моста.

Побежало тесно, тучно
Многоногое Оно.
Упоительно — и скучно.
Хорошо — и все равно.
И слежу, гляжу, как тучно
Мчится грозное Оно.

Покатилось, зашумело,
Раскусило удила,
Всё размыло, всё разъело,
Чем душа моя жила.
И душа в чужое тело
Пролилась — и умерла.

Жадны звонкие копыта,
Шумно, дико и темно,
Там — веселье с кровью слито,
Тело в тело вплетено…
Всё разбито, всё забыто,
Пейте новое вино!
Жадны звонкие копыта,
Будь, что будет — всё равно!

Расточитесь, духи непослушные,
Разомкнитесь, узы непокорные,
Распадитесь, подземелья душные,
Лягте, вихри, жадные и черные.

Тайна есть великая, запретная.
Есть обеты — их нельзя развязывать.
Человеческая кровь — заветная:
Солнцу кровь не велено показывать.

Разломись, Оно, проклятьем цельное!
Разлетайся, туча исступленная!

Бейся, сердце, каждое, — отдельное,
Воскресай, душа освобожденная!

Неудержимый, властный, влажный,
Весельем белым окрылен,
Слепой, безвольный — и отважный,
Он вестник смены, сын Времен.

В нем встречных струй борьба и пляска,
И разрезающе остра
Его неистовая ласка,
Его бездумная игра.

И оседает онемелый,
Усталый, талый, старый лед.
Люби весенний ветер белый,
Его игру, его полет…

Хотим мы созидать — и разрушать.
Всё сызнова начнем, сначала.
Ужели погибать и воскресать
Душа упрямая устала?

Всё сызнова начнем; остановись,
Жужжащая уныло прялка,
Нить, перетлевшая давно,— порвись!
Мне в прошлом ничего не жалко.

А если не порвешься — рассечем.
Мой гнев, удар мой, непорочен.
Разделим наше бытие мечом:
Клинок мерцающий отточен…

Тяжки иные тропы…
Жизнь ударяет хлестко…
  Чьи-то глаза из толпы
      взглянули так жестко.

      Кто ты, усталый, злой,
      путник печальный?
      друг ли грядущий мой?
         враг ли мой дальный?

В общий мы замкнуты круг
  боли, тоски и заботы…
Верю я, всё ж ты мне друг,
  хоть и не знаю,— кто ты…

Спеленут, лежу, покорный,
Лежу я очень давно;
А месяц, черный-пречерный,
Глядит на меня в окно.
Мне страшно, что месяц черный…
А, впрочем,— не вс ль равно?
Когда-то я был упорный,
Вил цепь, за звеном звено…
Теперь, как пес подзаборный,
Лежу да твержу одно:
И чем мой удел позорный?
Должно быть, так суждено.
Водицы бы мне наговорной,-
Да нет ее, не дано;
Чьей силою чудотворной
Вода перейдет в вино ?
И страх мой — и тот притворный:
Я рад, что кругом темно,
Что месяц корявый, черный,
Глядит на меня в окно.