Петербургская поэма. Избранные стихотворения - Марк Котлярский

Сколько стихотворцев вокруг! Как микробов в воздухе…

(Позаимствую образ у почившего в бозе поэта.)

Но на ком, в самом деле, оставлена Божья мета?

Бог оставил поэзию, и она нуждается в отдыхе.

Поэзии нужен неотвратимо новый Хлебников,

Нужна лаборатория, где вырастят новый поэтический штамм.

…Увы, не щеголяет окраской дерзкий щегол Мандельштам;

Зато расплодилось множество вполне именитых нахлебников:

Холодная выверенная эстетика нобелевского лауреата,

Белые снеги на вынос, Юнона и Авось на внос

Процокали спотыкающимся стаккато —

Словно речь какую проговорили в нос,

Проболтали, проворонили и промяучили,

Не осталось царапины, ни следа, ничего не осталось.

Только славы краюха, как будто нищая жалость,

Только знамя потрепанное, которое якобы вручили по случаю.

Только случай – не дар и не голос, он убог и коварен,

Он как резник-проказник на кровавом забое скота,

Забивает скотину, лыбясь, потому что скотина не та,

За кого себя выдает; все равно забивает, забывает, за что благодарен.

Отдыхает поэзия русская, вооружается версификация,

Ширятся ширяющиеся песенников ряды.

И никто не замечает, как буйно цветет акация,

И никто не опишет образ падающей в небо звезды…

Поэт Мандельштам,

преодолевая пространство,

перешел

в лютеранство,

как переходят,

не оглядываясь,

через узенький мост.

Но поэт Мандальштам

был, оказывается,

не так-то прост:

запрятав свое иудейство

под немецкий армяк,

он отнюдь не расслабился,

не размяк, —

только ходил,

бормоча,

стихи

про какого-то палача,

и размахивал руками,

как

крыльями,

не оглядываясь на тех,

кто крался за ним сзади,

и, сочиняя стихи,

раскачивался,

как

сумасшедший

цадик.

„Мастерица виноватых взоров“ —

так назвал Марию Петровых

Осип Мандельштам.

Был, говорят, он

надменен и упрям,

как «последний час вигилий городских“.

„Мастерица виноватых взоров“

не любила Осипа Мандельштама.

Был и у нее суровый нрав,

и она, вовсе не стесняясь,

говорила Мандельштаму

прямо,

мол,

не мил

ей как мужчина,

и вообще – невзрачный и плюгавый.

Так и не сложилось у них чувства,

но зато сочлись посмертной славой

„Мастерица виноватых взоров“,

чей в веках прославлен страстный норов,

да и тот, чья жизнь – сплошной надрыв,

написал, что ныне эта яма

именем зовется Мандельштама,

как любовь – Марией Петровы́ х…

…А всего-то и счастья, что немного лавэ,

Да удачный хэштег в социальной сети.

Что за ветер гуляет в моей голове,

Что за дни, как рассыпанное ассорти?!

Я сегодня гуляю, я сегодня один,

Словно Один – несносный рунический бог,

Повелитель валькирий, судьбы господин,

Созывающий воинов, дующий в рог.

Что же, Один, какой из тебя вышел толк?

Всё походы и войны, сраженья и кровь.

Как загрыз тебя Фе́нрир – мифический волк,

Так загрызла меня эта сука-любовь.

Только вот я – живой и воскресший для битв,

Я смеюсь над собой, мне беда – нипочем,

Я почувствовал силу небесных молитв

И стихия меня подпирает плечом.

…Это случилось майским холодным днем.

Чтобы не продрогнуть в нем,

я спустился в маленький бар,

разместившийся в подвале.

Я не помню, что там подавали,

но помню, что вдруг увидел

знакомое лицо:

умные, живые глаза,

запрятанные в очки

с тонкой оправой,

короткая прическа —

седой жесткий “ежик”…

Это был Битов.

И что же?

Похоже,

он не собирался здесь задерживаться.

– Ну, что же, пойдем из этих злачных мест? —

обратился он к своей спутнице

(почему-то сердито).

Они встали и ушли

(подальше от бед?).

„Хороший писатель Битов…“ —

подумал я ему вслед.

Ночь глядит в мое окно.

Ветер хлопает по крыше.

Опишу-ка то, что слышу,

то, что слышать суждено:

всхлип пера

и скрип дождя,

          крики птиц

              в прощаньи с небом,

                        хруст песка,

                            дыханье хлеба,

пенье старого гвоздя

                            в старой раме…

…Боже мой!

Сколько в мире

знатных звуков,

перезвонов,

перестуков:

только слушай,

только стой,

тихо вслушиваясь в тьму:

          кто умеет слушать время,

                     много скажется тому…

…И словно вывела чья-то рука:

„Поэт скончался в день дурака“,

Говорят, что скосил его страшный рак.

А впрочем, поэт – отнюдь не дурак —

Душу освободив от земных оков,

Простился легко со страной дураков.

Как же теперь от него далеки

Те, кто зачислены в дураки…

Даже если ты поменяешь сотни обличий,

Сломаешь строку так,

Как ломают упрямый прут,

Тебе не удастся нарушить