Петербургская поэма. Избранные стихотворения - Марк Котлярский

Простится мне расхожий штамп

И рифма, бедная, как платье.

Но в том, как умер Мандельштам,

Отнюдь не видится распятье.

Живи, поэт, себе в угоду,

Прими судьбу, как Божий знак.

И, камнем пробивая воду,

На дно стремится Пастернак.

Ксения Некрасова.

Как строка

ее изоман,

как неуклюжа строка.

Так, наверное, ломаясь о камни,

течет незаметно река,

так голос ломается,

не оставляя отметин,

потому что это —

естественный физиологический процесс,

а значит, и естественна поэзия

Некрасовой Ксении:

в ее стихах шумит и волнуется лес,

и природа догадывается о предстоящем Спасение

и ток, глухарь, предвкушение любви и весну,

и спешит человек с кефиром и хлебом в авоське,

будто хрупкий скудельный сосуд у него есть

на весу.

Заливаются радостно лаем окрестные моськи.

Чья-то жизнь на пороге маячит,

словно тень.

На картине растение

оживает;

Волнует, колеблется, тихо лиется,

и уходит куда-то фальшивые, злые слова —

остается любовь.

Остается Некрасова Ксения.

…И вы, – все те,

кто проклял имя Божье,

кто жил, как жил,

кто рвал сплетенье жил, —

добились вы блестящего расчета:

огромного числа еретиков,

создания одной единой секты,

где всё смешалось:

власть, либерализм,

большие деньги и политкорректность,

исчадье сексуальных домогательств,

кошмар милитаристских устремлений

и демагогия покорства и стремленья.

Куда вам деться от кривых зеркал?

Вы замкнуты в пространстве

амальгамы,

не вырваться,

не избежать чумы

на оба ваших дома.

Это вы —

рабы своей единственной программы,

и правда мира – это правда силы,

в отсутствии надежды и любви,

в присутствии коварства и печали.

Спасибо, Господи, что Ты

подвел меня к отметке,

где зрелость тотчас

спешит о юности забыть,

прощается с отрочеством и детством.

Не будем говорить о той отметке,

которую мне выставили в табель.

В конце концов, отметить наш союз

всегда успеем,

поскольку Бог во мне живет, не сослан,

Он – часть меня, я – часть Его,

и вместе

мы многое, наверное, умеем:

мы создаем Вселенную свою,

и так идут века,

как караваны,

как бесконечные дожди,

которым нет конца.

И знаю я…

Точнее, нет, не знаю,

но ощущаю, чувствую

наверняка:

Господь во мне,

подобно птице в небе,

песчинке в ярко-желтом янтаре,

– как радужный зрачок, что в оболочке

глаза, —

как ненависть,

сгоревшая

в любви.

Крик застрял в гортани, как заноза:

Мучает, царапает, саднит.

… Вспомнил отчего-то „Аве, Оза“ —

Озарило, тянет, как магнит,

Словно отказать себе не вправе,

Горло прочищаю и хочу

К Господу с молитвой „Авва, ave!“

Обратиться – и зажечь свечу:

Пусть огня горящего угроза

Грезой разрезвится золотой.

Повторяю снова: „Аве, Оза!“,

Разменяв заветный золотой…

Убого у Бога просить об одном

И том же, и клянчить в тоске и тревоге,

И чувствовать: день…

Он становится дном,

Когда и не смеешь помыслить о Боге.

Змеей извиваясь, ползешь в западню,

Забыв заповедные злые заботы,

Не веришь отныне

Вчерашнему дню,

И люди вокруг – интернетные „боты“:

Печатает шаг за отрядом отряд,

Угрюмые лица глядят непреклонно.

Зачем этих лиц

Одинаковый яд?

И разве Господь – не подобие клона?

Прости меня, Боже, я вышел в тираж,

Раздроблен на части, ненужные встречи.

Идущих за мной отвратителен раж.

Прости меня, Боже.

Простимся.

До встречи.

…Пускай бредет священник на амвон,

Пускай гнусавит нудную молитву:

Господь, ты проиграл такую битву!

Ты слышишь этот колокольный звон?

Ведь это я звоню в колокола

И отпеваю старенького бога.

Таких, как ты, богов на свете много,

Но ты мне подарил банальность зла,

Ты за страданья обещал мне рай,

Сулил в награду девственные кущи,

Ты врал изобретательней и пуще,

Вранье переливалось через край,

Но сладок был его коварный привкус:

Хотелось верить, плакать и любить…

Слова, что уксус или – лучше? – искус?

Искусство – верить, а потом – забыть

Свободу, правду, справедливость, честь.

Всё победил печальный искус крови.

И армии, как прежде, наготове,

И войны будут, и жертв вовек