Ты помнишь: гетто полыхало?
Когда?
Сто лет тому назад?
И небо распростерлось ало,
Как будто предваряя ад.
Зачем напоминанье это,
Зачем оно, что толку в нем?
Ты помнишь: полыхало гетто,
Объято страхом и огнем.
Крутился лист от ветра ржавый
И падал в сонную траву.
Спасибо жителям Варшавы,
Что я по прежнему живу,
Их вдохновленный нелюбовью,
Ущербностью и прямотой,
И даже ненавистью той,
Что нашей обернулась кровью…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке…
А.Тарковский
Когда судьба смеялась надо мной
И солнце – словно камнем – било в лоб,
За мной летели пули ваших злоб
И вились, – словно осы, – за спиной.
И я уже не знал, куда бежать, —
– А если бы и знал, то вряд ли смог, —
Со мною оставался только Бог,
Которого не смел я обижать.
Он рядом был. Но не общались мы,
К нему взывал мой пересохший рот;
Казалось мне, что я ослеп, как крот,
И тьма вокруг.
И столько в мире тьмы,
Что хватит, – видно, – каждому —
С лихвой.
Но Бог шептал, неистов и незрим
Про жизнь и смерть, еще про третий Рим,
Еще про ту, что сделалась слепой,
И третий Рим, и эта в слепоте,
И все они, кого попутал черт,
Еще получат свой к оплате счет,
Еще придут к той роковой черте,
Где в судный день положат на весы
Добро и зло, предательство и честь…
…Еще шептал мне Бог…
Всего не счесть…
И, словно мир в преддверии весны,
Я ожил, я очнулся, я воскрес,
Мозг загудел, встревожен, словно улей.
И пусть вдогонку мне свистели пули,
Я потерял к ним всякий интерес.
Что за спиной осталось? Только треть.
А впереди? Увы, сплошная муть,
Такая, что не хочется смотреть,
Но горечи придется зачерпнуть.
А вроде жил, как все – не задарма,
Творил добро и зло, печаль словил.
И столько было сердца и дерьма,
Что ты, как раб, судьбу благословил,
Но… проклял, как свободный человек:
Зачем влачится столько человек
В безумье, алкоголях, нищете?
А выживают часто только те,
Кто первым нанесет литой удар…
Давно уже не верим в чудеса,
Давно уже не смотрим в небеса,
Поскольку Бог сменил свой аватар.
…Я кричал: „Лови меня, лови!“
Падал и выскальзывал из рук,
Возвращался в небо, сделав крюк,
И просил: «Господь, благослови!
Дай мне силы в небесах лететь,
Дай возможность нового рывка,
Вот тебе, Господь, моя рука.
Вот мой дом. Вот лестничная клеть.
Вот звонок. Вот лампа. Вот кровать.
Вот шкафы, где много умных книг.
Господи, мне нечего скрывать!
В диком беге бешеных квадриг,
Где возница-время бьет бичом
Лошадей; в мелькании копыт
Есть загадка. Кровь моя кипит.
Только не уверен я ни в чем —
Не уверен в беге колесниц,
Не уверен в посвисте бича,
Не уверен в том, что сгоряча
Можно разглядеть движенье лиц,
Не уверен в равенстве людей,
Не уверен в холоде огня,
Не уверен в торжестве идей,
Что ни день – таранящих меня.
Но идеям – время увядать,
Их бесплоден ядовитый спор.
…Господи! Дай счастье увидать
Неба распростертого простор…
Не проси у Господа пощады,
И награды тоже не проси,
Принимай – как есть – любовь и горе,
Принимай невзгоды и печаль.
И не верь кликушам и шаманам,
И психологам изменчивым не верь,
Будто боль, как в сказке, излечима,
Будто время лечит.
Всё – враньё —
Вороньё, слетевшееся разом
В ожиданье слабости твоей.
Только боль – вот самый лучший лекарь,
Только боль, когда в глазах чернеет,
Только боль, когда уста немеют,
Только боль, когда сильнее боли
Только боль, объявшая весь мир.
