Евгений Витковский - Век перевода (2006)

Воскресный благовест плывет
И вдаль, и ввысь, под небосвод.
В долинах и над гладью вод
Трезвон веселый
Поет и к радости зовет
Луга и села.

Отдохновенье от трудов
Всем возвещает этот зов —
Вкусят заслуженных плодов
На вольной воле
И горлица в тени садов,
И пахарь в поле, —

А он привык за много лет
Шесть дней подряд вставать чуть свет,
К безделью же привычки нет,
И, впав в истому,
Слоняется, полуодет,
С утра по дому.

Жене заботы через край:
Детишек в церковь собирай,
То приструни, то приласкай,
Одень на славу,
Сластей в кармане припасай
На всю ораву.

Вот к церкви девушки спешат,
И юбки нижние шуршат.
Корсетом пышный стан зажат,
Во взорах нега,
Рубашки складочки лежат
Белее снега.

Хозяин, шествуя, брюзжит,
На пыль дорожную сердит —
Мол, что у башмаков за вид! —
Ведь он скупенек:
И вакса тоже, говорит,
Чай, стоит денег!

Вот Марджет — нет ее резвей —
В зеленой юбочке своей,
И Дейви Кротс под ручку с ней,
Тряся вихрами, —
Бегут вперед, чтоб всех первей
Явиться в храме.

За ними — наш добряк с женой.
Костюм напялил выходной,
Цилиндр на голове — такой
Он франт сегодня! —
Манишка блещет белизной
В честь дня Господня.

Вот и церковные врата:
Все в сборе здесь, толпа густа,
Приветствий шум и суета,
Рукопожатья…
Щебечут девичьи уста,
И вьются платья.

Но чу! Сильней звонарь наддал —
Пусть поспешит, кто запоздал!
Рой черных сюртуков нажал —
В дверях уж тесно,
И тут подъехать подгадал
Помещик местный.

В углу судачат старики,
Сужденья метки, глубоки,
В политике все знатоки,
Умом богаты —
В сравненьи с ними простаки
Мужи Палаты.

Кой-кто сторонкой меж могил
С серьезной миною бродил,
И вид могильных плит будил
В душе тревогу:
Мол, смерть близка, а нагрешил
Я слишком много.

Кого года, кого недуг —
Вон Сэнди Блейн, вон Меррен Брук,
Легли родные дяди в круг,
Всего четыре.
Родня, сосед, знакомый, друг —
Почиют в мире.

И в памяти из темноты
Встают знакомые черты,
И из могильной немоты
Звучат приветы —
Знакомый голос слышишь ты,
Живущий где-то…

Летит торжественный трезвон,
Приветствует живущих он,
О тех, кто смертью унесен,
Напоминает,
И каждый, сердцем умилен,
Ему внимает…

Но вот уж в церкви все и там
Расселись смирно по местам.
Вот пастор движется к вратам —
Грехи сурово
Изобличать его устам
Давно не ново.

Но прежде гимн! — сейчас, горласт,
Старик презентор тон задаст —
Затянут, кто во что горазд,
Напев старинный,
Фальшиво и не в лад, в контраст
Их мине чинной.

Потом молитву вознесут,
Текст из Писания прочтут, —
Шуршат страницы там и тут,
И горьковатый
Из Библий аромат свой льют
Полынь и мята.

Приход истомою объят,
Клюют носами стар и млад,
Но над детьми мамаши бдят:
Чуть сполз на лавку
И засопел — сейчас вонзят
В плечо булавку.

Усердных видим трех иль двух,
Кто обращен прилежно в слух,
Но также тех, кто ловит мух,
Зевает сладко
Да на девиц и молодух
Глядит украдкой.

А пастор, ревностен и строг,
Разит грехи, клеймит порок.
И леность губит, остерег,
И расточительность,
И блудных помыслов итог —
Душегубительность.

И, мол, не лучше турка тот,
Кто лишь от дел спасенья ждет,
Но в церковь ложную идет —
Не в нашу, то бишь.
Вкушаешь там нечестья плод
И душу гробишь.

Да, нашей церкви лучше нет,
Лишь в ней спасение и свет! —
Согласный храп звучит в ответ…
И служба длится,
А тем, кто наш оставил свет,
Всё крепче спится.

Мне снилось, что сплю я и вижу во сне,
Что в саду средь цветущего лета
Я заснул, и во сне остров грезится мне,
В океане затерянный где-то.

Аромат этот нежный — он там или здесь?
Нету роз для смятенного взора,
Но их запахом воздух пронизан весь,
Как хоралом своды собора.

И я понял, я понял, куда перенес
Меня снящийся сон, что мне снился
Вместе с запахом роз: Зачарованный Нос
Звался остров, где я очутился.

Я и прежде подчас слышал странный рассказ
О сиренах и дивном их саде —
На погибель суда устремлялись не раз
Аромата волшебного ради.

Нет сирен уж давно, но струят всё равно
Этот запах незримые розы
На могилах несчастных, кому суждено
Было сгинуть от странной угрозы.

Но мне снилось, что думал я: сказки лгут,
Это бредни матросов бывалых,
Будто призраки роз ароматы льют
И манят скитальцев усталых.

Я сказал себе: прочь, мне здесь быть невмочь,
Я покину остров обманный,
И побрел я во сне сквозь туман и ночь,
Но вел меня запах желанный.

Я шел, как безумный, я в гору лез,
По тропам меня носило,
И в зловещий лес, полный темных чудес,
Привела меня странная сила.

Мне снилось, что сплю я и слышу во сне
Чьи-то крики, вздохи и стоны,
Мне снилось, что вспыхивает на сосне
Злобных глаз чьих-то пламень зеленый.

Что листья покрыты кровавой росой,
Что месяц налит багрянцем,
Что синий туман идет полосой,
Отливая светящимся глянцем.

Всё сильней аромат! Радость без берегов!
Я замер, от счастья вздыхая:
На осине трупы моих врагов
Качались, благоухая.

О боги, страшный день! Зловещи тени
Свинцовых туч, и свой багровый глаз
Сердито щурит солнце. Как змея,
Дорога вокруг леса обвилась
И колдовством обволокла растений
Дрожащую листву. И в тишине

Под налетевшим ветром сосны гнутся,
Толкаются, как злые горбуны;
Смешок недобрый бродит по кустам.
…Что если справа, где на валуны
Неверные лучи заката льются,
Вдруг крик раздастся?.. ЧТО МЕЛЬКНУЛО ТАМ?

И шепот побежал по ржавой хвое
Злорадный: «берегись!». Отпрянул я
В ознобе липком ужаса, и стон
Издали сосны. Облаков края
Кровавым вспыхнули огнем — и вдвое
Я ужаснулся: появился Он.

Весь в черном — только жарко пламенели
Каменья в кольцах и на башмаках,
Откинул плащ он, как махнул крылами,
И скрипку высоко взметнул в руках.
Я слушал. Струны жалобно звенели,
Пока он их настраивал. Орлами

Взмывали ноты ввысь, к вершинам пиний.
Потом наканифолил он смычок
И поклонился. «Ваш слуга, синьор, —
Сказал он. — Я в игре не новичок,
Но вреден холод пальцам. Впрочем, вздор!
Меня зовут Никколо Паганини».

И скрипка вскрикнула, словно душа
Терзалась чья-то в нестерпимой муке,
И музыка помчалась вскачь, рыдая, —
Как языки огня, плясали звуки,
Захлебываясь, горестью дыша,
Вздымаясь воплем, стоном опадая, —

Вот замерла, печальным разрешась
Звучанием минорного аккорда,
А через миг взвился ее прибой
Пугающе, стремительно и гордо,
Как армия, что с песней понеслась
В отчаянный и безнадежный бой —

И в пропасть ада. Соль и горечь слез
Ожгли мне губы. Рушились созвучья —
Весь лес играл — деревья простирали
Кривые ветви, и смычками сучья
Вздымались. Ураган скрипичный рос,
Вращались звуки в бешеной спирали…

Прочь бросился я. Адский гром и звон
Мне несся вслед — но наконец ослаб.
Я, весь дрожа, назад оборотился.
Вдали, тряся ветвями черных лап,
Безумствовал, метался и клубился
Огромный, темный, страшный лес-дракон.