А конь-то, конь какой красивый!
Помещик размышлял всю ночь,
Как делу этому помочь.
Он встал, когда чуть-чуть светало,
И завернулся в одеяло,
И подпоясался потом,
Как нищий странничек, лычком.
Он бороденку растрепал,
В нее соломы напихал,
А ноги обмотал тряпицей,
Как будто гной из них сочится,
И, взяв с собой два костыля,
Заковылял через поля
В лесок: монах ведь, вероятно,
Поедет через лес обратно
К себе на родину один.
И вот лукавый дворянин
На ель закинул костыли
И у дороги лег в пыли.
Когда ж монаха увидал —
И закряхтел, и застонал,
И, к милосердию взывая,
Рыдая, руки воздевая,
Монаха начал умолять
Те костыли ему достать:
Ландскнехт его-де наземь кинул
И костыли на ель закинул.
«Что делать мне без костылей!
О добрый странник! Пожалей!»
Монах, растроганный пройдохой,
Сказал: «Ну погоди, не охай!»
Коня он к дереву ведет,
Поводья старцу подает.
Монах на дерево взобрался,
А дворянин к коню подкрался,
Вскочил и прочь, что было сил,
И костыли свои забыл!
Монах кричит ему: «Куда ты!
Коня украл ты, плут проклятый!»
А тот в ответ: «Конечно, так!
А костыли возьми, дурак,
И ковыляй во славу божью!»
Монах, взбешенный этой ложью,
Метался, злился, завывал
И даже черта призывал.
Зарекся нищим доверять,
Они-де всем плутам под стать!
И, проклиная козни их,
Поехал на своих двоих.
Из шванка явствует одно:
Хоть это было и давно,
Однако же и в наше время
Случиться может так со всеми,
А в Бамберге и не один
Такой найдется дворянин,
Который горд происхожденьем,
Но шибко не богат именьем,
И богачи такие есть,
Которым неизвестна честь.
Но благородных все же много,
Блюдущих честь и веру строго,
Они насилий не чинят
И чванства в сердце не таят,
Они-то пусть и процветают —
Ганс Сакс им этого желает!
КОРОЛЕВИЧ И НЕЧИСТАЯ СИЛА
273
Астипул говорит, что встарь
Жил в Свейских землях274 государь,
Король Халдан,275 суровых правил,
И государством мудро правил.
Он воевал всегда счастливо,
Супругой обладал красивой,
Но, хоть весьма того хотел,
Он долго сына не имел.
Все ж королева понесла
И мужу сына родила,
Чему король был очень рад, —
Тут веселился стар и млад.
Король велел костры палить,
Чтобы наследника почтить.
Однако эту новость вскоре
Внезапно омрачило горе:
Придворный звездочет узнал
Из вычислений и зеркал
И предсказал отцу, что сразу
Ослепнет сын на оба глаза,
Коль до двунадесяти лет
Увидит солнца полный свет.
Король был очень удручен,
Но по совету мудрых он
Решился горю пособить:
В пещеру сына поместить
И воспитать во тьме ночей
При свете восковых свечей.
Под наблюденьем мудрецов,
Двух седовласых стариков,
В пещере рос да рос ребенок.
Когда ж он вышел из пеленок,
С ним те же двое старцев были,
И королевича276 учили
Они и чтенью и письму
В тиши, и незнаком ему
Был целый мир до этих пор
И королевский пышный двор.
Он ездить не умел верхом,
Он острым не владел мечом,
Он не охотился в лесах,
Не пировал он на пирах,
На звонкой лютне не играл
И отродясь не танцевал.
Вдали от света отрок рос,
Но все же задавал вопрос
Своим учителям не раз:
«Да есть ли люди, кроме нас?
Еще-то где-нибудь живут?
Да как мы появились тут?
Ужель гора нас родила!»
А старцев оторопь брала,
И мудрецы давались диву
Какой у мальца ум пытливый,
Но взаперти его томили
И долго от него таили
Всю истину про белый свет.
Но вот прошло двенадцать лет.
Король велел без долгих слов
За сыном отрядить послов
И привезти его с музыкой,
С весельем, с почестью великой
Из тьмы пещеры в край привольный
В свой Копенгаген,277 город стольный.
Повел он сына в тронный зал
И горделиво показал
Ему бессчетное добро —
Казну, и злато, и сребро.
Дивился отрок потому,
Что внове было все ему, —
Он странным многое почел.
Затем король его повел
Полюбоваться скакунами,
Своими добрыми конями,
А там и в замок за собою,
Чтобы увидеть все покои,
Все королевские палаты,
Что разукрашены богато,
Резьбу по стенам, и на них
Вещей немало дорогих, —
Щиты, рога, гербы, картины.
Дошли до женской половины.
Там было много дев прекрасных
В нарядах шелковых, атласных,
И, показав на них перстом,
Внезапно сын спросил потом
Родителя: «А что такое
Теперь мы видим пред собою?»
Король ответил: «Сын мой, это
То, что глаза лишает света,
Что все мужчины проклинают,
Нечистой силой называют».
Повел он сына в арсенал,
Там ружья, пушки показал,
Все погреба пороховые
И все запасы боевые,
Потребные, чтоб воевать,
Страну и крепость защищать.
Все показав ему, отец
Спросил у сына наконец:
«Мой сын, из всех богатств державы
Что более тебе по нраву?»
И сын проворно отвечал:
«Ах, батюшка, я все узнал,
Но мне всего милее было
Нечистую увидеть силу!»
Смех обуял придворных тут.
Из этой басни все поймут:
Гони природу, — все равно
Войдет не в двери, так в окно!
Сию природу в нашу плоть
С рожденья вкоренил господь:
До гроба к женам оттого
Влечет мужское естество.
Не стало бы без вожделенья
Земному животу продленья!
Так пусть же род людской живет,
О чем Ганс Сакс и речь ведет.
СЕРДОБОЛЬНЫЕ ДВОРЯНЕ
278
Во Франкфурте сей случай был:
Злодея суд приговорил
К позорной казни, ибо он
Был в преступленьях уличен.
Преступник этот молодой
Был строен и хорош собой,
По-благородному держался,
В парчу да бархат наряжался,
Но был он вором из воров,
Да и разбойничать здоров,
И город, денег не жалея,
Поимку оплатил злодея.
Теперь на казнь его вели,
За ним толпою люди шли
И сожалели все согласно,
Что судьи чересчур пристрастны.
Когда на суд его вели,
На постоялый двор зашли,
Где самых разных княжеств знать
В тот день собралась обсуждать
С франконской знатью соглашенье.
Во всех дворянах сожаленье
Злодей-красавчик возбудил,
Когда он мимо проходил.
«Как молод! Бог ему прости!
Ему ведь нет и двадцати!
А что за взгляд! Осанка! Стать!»
Вконец разжалобилась знать.
И в ратушу они прошенье
Составили о снисхожденье
К сему преступнику: ведь он
И молод и не умудрен!
Пусть бургомистр окажет милость,
Чтоб злая казнь не совершилась,
Чтоб меч красавца не сразил…
Их бургомистр в ответ спросил:
«Да знаете ль вы, господа,
Что привело его сюда?
За что сей юноша караем?
Дворяне молвили: «Не знаем.
Но молод он, красив лицом
И сострадание в любом
Из нас невольно вызывает».
Тут бургомистр им отвечает:
«Так знайте: мы не так уж строги:
Разбойник он с большой дороги.
Он с шайкой дерзких молодцов
Проезжих обирал купцов,
Он бед немало натворил
И этой казни заслужил;
Но просьбу вашу мы уважим
И вам, конечно, не откажем;
Вас чтим мы купно, посему
В сей раз даруем жизнь ему
И шайке всей, но, господа,
Пусть он покинет навсегда
Наш край и никогда не тщится
В наш мирный город возвратиться!»
Дворяне это услыхали,
Смутились и внезапно стали
Вести иную речь: «Позор!
Так этот парень просто вор!
Купцов он грабил, и притом
Дворянской крови нету в нем!
Мы раньше этого не знали!
Мы зря ходатайство писали!
Пускай ведут его казнить:
Ведь мыслимо ли допустить,
Чтобы батрак разбоем жил
И перед господом грешил!
Купцов ведь тоже грабить грех:
Одним дворянам без помех
В карман купеческий под стать
Глаза и руки запускать!
На то дворяне — власть имущие
И это дело — им присущее!»
Засим дворяне сердобольные
В конце концов ушли довольные.
А в заключенье скажем так:
Баварец, шваб — пусть знает всяк,
Пускай ликует все купечество:
Дороги нашего отечества
Очищены от шаек злых,
Злодеев нет в лесах густых!
Дворянам вовсе не под стать
Делам разбойным потакать;
Будь вор и рыцарского роду,
Нельзя давать ему свободу!
Зато купцам теперь легко:
Товары возят далеко —
И по горам и по долам, —
А прежде грабили их там!
Когда по улице идешь
И в шапке золото несешь,
Коль золота никто не видит —
