Коль золота никто не видит —
Никто напрасно не обидит.
Но осторожней будь, простак, —
Ганс Сакс подсказывает так!
ТРИ ВОРА НА КРЫШЕ
279
Есть много старых, мудрых книг.
Написано в одной из них
О том, как ночью за добычей
Три вора, — их таков обычай, —
Отправившись в богатый дом,
На крышу забрались тайком,
Чтоб сквозь окошко слуховое
Попасть к хозяину в покои.
Но богачу — и сон не в сон!
Проснувшись, потихоньку он
Шепнул жене: «Шаги я слышу!
То воры влезли к нам на крышу!
Но я не дам нас обокрасть.
Вдвоем мы отведем напасть.
Но только приложи старанье
Мое исполнить приказанье:
Ты говорить должна со мной
Погромче, будто я глухой;
Упрашивай волшбу открыть,
Которой смог я раздобыть
Все, чем сегодня я владею.
Увидишь, удерут злодеи.
Я им такой задам урок,
Что кража будет им не впрок».
Тут, замирая от испуга,
Спросила богача супруга:
«Ты мне поведай, муженек,
Какой колдун тебе помог
Такое изготовить средство,
Чтобы, не получив наследства
И не томя себя трудом,
Приобрести богатый дом?»
Богач жене ответил строго:
«Не нужно знать тебе так много!
Ты, как примерная жена,
И тем довольна быть должна,
Что я, имея денег вволю,
В чести держу тебя и холю.
Вдруг нас подслушают? Беда!
Что будем делать мы тогда?»
Жена, послушная приказу,
Твердит: «Ведь я тебя и разу,
Голубчик мой, не подвела!
Доверь же мне свои дела!
Не из болтливых я, ты знаешь,
Все спят кругом. Ты обижаешь
Меня, и я лишаюсь сна,
А я во всем тебе верна».
«Хотя с супругою на ложе
Делиться тайнами негоже,
Но, коль клянешься ты молчать,
Тебе решусь я рассказать,
Чтоб не лишать тебя покоя,
Про это средство колдовское.
Знай: все свое добро и дом
Добыл я ловким воровством!»
Жена тогда и восклицает:
«Меня изрядно удивляет
Одно — никто до этих пор
Не догадался, что ты вор!
Для всех ты человек почтенный,
Ты славен честностью отменной,
И как сумел ты столько лет
Обманывать весь белый свет?»
«Ну что ж, для опытного вора, —
Ответил муж, — в том нет укора!
Я так всегда старался красть,
Чтобы в ловушку не попасть».
«Но все же, как ты умудрялся?»
«На промысел я отправлялся
Тогда, когда в тиши ночной
Весь город освещен луной;
Тихонько, как крадутся мыши,
Взбирался на чужие крыши
И мог в окошко разглядеть
То, чем хотел я завладеть.
Затем, — во всем нужна сноровка
Я на чердак спускался ловко,
Сказав: Зюлём, зюлём, зюлём,280
Луна поможет мне во всём!»
Так мог, произнеся заклятье,
Свой замысел осуществлять я
И в дом — хвалиться не хочу —
Съезжал по лунном лучу!
Послушны заклинанья силе,
Лучи луны меня вводили
Туда, где в сундуках лежит
То, чем хозяин дорожит.
Затем умелыми руками
Легко справлялся я с замками
И, вдоволь нахватав добра,
Решал, что уходить пора.
Тогда на небо глядя снова
Заветное шептал я слово
И, ясным месяцем ведом,
Спокойно покидал тот дом.
Вот так, жена, все эти годы
Я умножал свои доходы.
Спи! Способ мой тебе открыт!» —
И захрапел, как будто спит.
К супружескому разговору
Прислушивались жадно воры…
Теперь — прощай навеки страх:
Залог богатства в их руках!
Скорей бы только им дождаться,
Когда в дому угомонятся.
За дело взяться каждый рад.
Теперь-то им сам черт не брат!
Решили воры, как умели,
Проверить сразу же на деле
Искусство управлять лучом.
Не размышляя ни о чем,
Тут первый вор, твердя заклятья,
Хватает лунный луч в объятья,
И только хочет сесть верхом,
Летит в окошко кувырком.
Расшибся он, кряхтит, вздыхает…
На шум хозяин прибегает
С колом увесистым в руке.
Крича: «Кто здесь, на чердаке?»
Он палкой потчует ворюгу.
А тот бормочет с перепугу:
«Здесь тот, кто, слаб умом своим,
Поверил россказням чужим,
Поживой легкой соблазнился
И вот как тяжко поплатился».
Я думаю, что всякий смог
Из этого извлечь урок:
Не надо верить без разбору
Услышанному разговору.
В иных речах и смысла нет;
Их слушать никому не след.
А есть такие суеверы,
Что верят безо всякой меры
Любой брехне, была б она
Для них занятна да складна.
Того ж, кто слушать вздор не станет,
И плут не так легко обманет.
Итак, словам не всяким верь.
Ганс Сакс же помолчит теперь.
ПОРТНОЙ И ФЛАГ
281
Жил в Страсбурге один портной,
И был он мастер недурной.
Заказчиков имел он тьму,
Валила валом знать к нему,
Чтобы придворный сшить наряд,
И стал портной весьма богат.
Вот как-то выпил он разок,
Да так, что заболел и слег
И уж призвал к себе врачей,
О смерти думая своей.
Но раз в четверг, во тьме ночной,
Явился черт к нему домой,
Как уголь черен и лохмат,
И как огонь глаза горят.
Не в шутку оробел портной.
Нечистый флаг принес с собой —
Четыре локтя в ширину,
Локтей до тридцати в длину.
Портного этот флаг страшит,
Из лоскутов он состоит,
И в нем портного видит глаз
Шелк, бархат, кисею, атлас,
Камлот, и саржу, и сатин,
Плис, чесучу и кармазин,
Там есть сукно, там есть тафта,
Там всевозможные цвета —
Зеленый, желтый и лиловый,
Лазурный, черный и багровый,
Все, что портной когда-нибудь
Смог у заказчиков стянуть.
Увидев этот флаг цветной,
Со страху завопил портной,
Себе он в волосы вцепился,
А сам к стене оборотился,
И все же дьявольская сила
В него безумие вселила.
Тут настежь распахнулись двери,
И прибежали подмастерья
Его кропить святой водой,
Да все вопил он, как шальной.
Но сгинул тут лукавый бес,
А вместе с ним и флаг исчез.
Тогда портному полегчало,
И стал он с самого начала
Рассказывать, как черт предстал
Ему, как черт его терзал
И в адское тащил уж пламя,
Про флаг, пестревший лоскутами,
Которые, приняв заказ,
Себе он прятал про запас,
«И так тогда мне жутко стало,
Что вся душа затрепетала,
А потому прошу, друзья,
Когда кроить вновь буду я,
Вы, о моем заботясь благе,
Напоминайте мне о флаге.
Пусть мне напоминает он,
Какой был грех мной совершен,
Дабы я в новых не погряз»!
С тех пор портному всякий раз,
Когда кроить он брался платье,
О флаге кстати и некстати
Напомнить силился любой,
За что благодарил портной.
Так больше месяца продлилось.
И как-то раз ему случилось
Кроить парчу одной дворянке.
Вновь подмастерья и служанки
Ему напомнили про флаг,
Но им портной ответил так:
«Я не забыл про это знамя
С его различными цветами,
Но нет в нем ткани золотой,
Хочу я флаг украсить мой!
Туда прибавить я хочу
И эту яркую парчу».
Парчу он режет пополам
И шепчет: «Вот на счастье нам!»
И стибрил полкуска портной.
И с той поры — и страх долой.
Стал жить, как прежде он живал:
Охулки на руки не клал,
Но был болезнью поражен,
От коей и скончался он.
Предстал он пред вратами рая
И постучался, замерзая,
Петр спрашивает: «Кто такой?»
Он отвечает: «Я портной!»
А Петр сказал ему сурово:
«Здесь нет ни одного портного,
Им уготован только ад,
Где и сапожники горят».
«Ах, сжалься над судьбой моею,
Иначе я обледенею,
Меня мороз одолевает,
И на зуб зуб не попадает,
Впусти меня! Куда мне деться!
Дай мне в раю хоть отогреться!
За печкой посижу у бога
И пропотею хоть немного,
Не помешаю никому».
И Петр врата открыл ему.
Святой его стенаньям внял,
Портному он согреться дал.
Тот поспешил на печку влезть.
Меж тем дошла до неба весть,
Что некий дряхлый патер вдруг
Всевышнему свой предал дух.
И с неба за его душой,
Безгрешной, чистой и святой,
К себе призвавшей божество,
Господь и ангелы его
Сошли в Фильсхоффен. Между тем
Портной почти уже совсем
Слез с печки, разглядеть желая,
На небе жизнь идет какая.
Пробравшись на господен трон,
На землю взгляд бросает он
И видит через облака,
Где жизнь трудна и где легка.
Все то, что на земле творилось,
Мгновенно перед ним открылось.
Тотчас же разглядел портной
И бедность женщины одной,
Она детишек и свое
В заплатах вешала белье.
Портному с неба видно стало,
Как тряпку у нее украла
Богатая и скрылась было.
Портного это рассердило.
Он взял скамеечку ножную
И в эту женщину дурную
Ее швырнул что было сил,
И прямо в цель он угодил.
