Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Пою о травах и озерах,
чтоб ты могла из-за тумана
тот явственный расслышать шорох,
тот сокровенный vox humana![4]

Тиха трава, недвижны воды,
незыблем сумрак полусонный.
Лишь иногда под эти своды
взметнется голос окрыленный.

Когда тревожно даль сверкает
и все хоры смолкают мира,
поэта голос не смолкает,
поет взволнованная лира.

Тот голос чистый и печальный
все так же трогать душу будет,
покуда мир сей изначальный
извечный холод не остудит.

И как ни слабы звуки эти,
и как бы робко ни звучали —
в них весть о солнце, о рассвете
большого дня, его начале.

Ах, мука вечного стремленья,
как сердца ноющая рана:
поймать строкой стихотворенья
ольшое эхо — vox humana.

Я:
Поток бурливый, непостоянный,
откуда мчишься, благоуханный?
С вербою сонной, низко склоненной,
играешь пенной волной зеленой.

Иква, ах, Иква, тихим рассветом
грудь твоя дышит вербовым цветом,
вьешься в долине лентою синей,
где же с ним снова встретишься ныне?

Иква:
Нет, позабыл он ко мне дороги,
что ему речки лепет убогий?
Вал Океана ему грохочет,
но тороплюсь я, мчусь дни и ночи,
чтобы увидеть вещие очи.

Я:
Очи угасли, нет уже тела,
лишь череп голый остался целым,
прах подобрали, кудри сложили
и схоронили в дальней могиле.

Иква:
Мчусь, тороплюсь я, лентою вьюсь я,
может, домчусь, ах, может, домчусь я!
Со Стыри на Припять, на Днепр и в море
домчусь и кинусь в ноги со взгорья.

Но кораблем он плывет летучим,
он с завещаньем уходит к тучам,
пока, тоскуя, лес обогну я,
пока с плеч ленты узлы сорву я,
не догоню я, не догоню я!

Не колыхать мне его печали,
как в детстве волны челн колыхали,
между осокой, повитой мраком,
метили в тьме русалочьим знаком.

Ах, колыхала я колыбельку,
ах, колыхала зыбку-постельку,
лик отражала с гордой печатью,
а ныне буду гроб колыхать я.

Рощей, осокой плыть мне далёко,
а он умчался в небо высоко,
пока спущусь я, освобожусь я,
ах, не домчусь я, нет, не домчусь я!

Я:
Нет, не догнать ни ветру, ни рекам,
что там осталось от человека?
Хрупкое тело испепелится,
дух воссияет, освободится.

Ему навстречу думал бежать я,
чтоб стал звездою во тьме сиять мне,
чтоб мне ответил песней надводной,
песней нескорбной, песней свободной.

Прежде чем встанет из глуби тесной,
Из круга света еще не вынут,
Как Люцифер он, как князь небесный,
Зыбкою тенью мелькнет, чтоб сгинуть.

Тщетно ты стоном тревожишь степи,
нет, не догнать нам ангела в небе,
нет, не догнать нам звезды за тучей,
наш путь зыбучий, его — летучий.

Корабль воздушный, плывет он в дали,
оставив землю, ее печали,
журчишь ты тщетно, зову я тщетно,
уж не успеть нам, нет, не успеть нам.

Уже летит он, ширококрылый,
уж облаков он раскрыл ветрило,
звездою бледной тает над нами
и исчезает за облаками.

Побудь со мною, песенка,
В старости, усталости.
Разгладь мои морщины
Легчайшими перстами.

Побудь со мною, слово,
Останься, звук мотива,
Чтоб в годы ожидания
Мне не было тоскливо.

Роса осядет каплями
На каменистом выступе,
А на лице мелодия
Вдвоем со словом выступят.

Давным-давно в Подгалье
Напевы те звучали.
Побудь со мною, песенка,
Чтоб не было печали.

Сперва споем немного,
Потом обсудим это.
Побудь со мною, песенка,
До самого рассвета.

Всю ночь звезда высокая
Мне не дает покою.
То не звезда мешает —
Мешают грусть с тоскою

О жизни промелькнувшей,
О юности спаленной,
И о пахучем сене,
И о луне зеленой.

В старости, в усталости,
Бессонной ночью долгою,
С косой своей певучею
Идет косарь под окнами.

До самого рассвета
Поет и повторяет,
А на рассвете травы
Косою ударяет.

Побудь со мною, песенка,
В пустыне еженощной,
Пока меня не скосит
Косарь рукою мощной,

Бывает так, когда сотрешь пастель, —
Весь город словно белый лист бумаги.
Он снегом стерт, и снежная метель
Заиндевелые колышет флаги.

Но молнии уж озаряют снег,
И, этим новым светом озаренный,
Приветствовать выходит человек
Над снежной Лодзью красные знамена.

Он не слетит, как голубица,
Небесную покинув ширь,
Он молнией не загорится —
Над миром мир.

С ростками роз он не пробьется,
Не явится на звуки лир,
Дождем весенним не прольется —
Над миром мир.

Из общей воли он родится,
Простых людей святой кумир.
Борьбою нашей утвердится —
Над миром мир.

Придет, когда, сомкнув колонны,
Сзывая всех на братский пир,
Провозгласят свой зов мильоны:
«Да будет мир!»

Вот и скрипки осени запели
и слились с дыханьем ветра чистым,
и шатер небес невыразимо
вторит скрипкам эхом золотистым.

Не скажу: в их музыке нет смысла,
как сирена, песня эта
рассыпает высохшие листья,
как в бетховенских квартетах.

Листья струны задевают,
сотрясают тихий воздух
и все падают с шуршаньем
в пруд, прикрытый тиной звездной.

Инструменты под водою,
глухо лопаются струны;
слушай, молодость, как осень
кружит листья над землею.

Рассвет сентябрьский, запах дыма,
За Вислой — отблеск позолоты,
И к солнцу мост несокрушимо
Вздымает новые пролеты.

Таится мгла в лощине дальней,
Шатер цыганский всплыл за нивой,
Кузнец стучит по наковальне, —
Чудесный день поры счастливой!

Дыханьем слив созревших тянет,
На рынок тащится телега.
Не верь, что вот зима нагрянет,
Мы отдохнем еще до снега!

Этим скрипочкам весело — они молоды,
эти скрипочки грустны — им весело,
а в стихах моих время запуталось —
куролесило, куролесило.

Этой песне грустно — утешится,
этим строчкам грустно — не минуется,
поздновато они сочиняются —
с молодыми время милуется.

Эта песня со скрипочкой стакнутся,
не расстанутся, не урезонятся,
а мои стихи запоздалые
не угонятся, не угонятся…