Владимир Ноговицын - Корни сосны

Бивень мамонта
осыпается
кость расслаивается
на мелкие части
на зёрнышки
на пылинки
на множество
молекул
тысячелетий

"Экспонат не трогать руками"
упреждает музейная дама
боясь за его сохранность
он для неё на вес золота
которое ей недоступно

Кости первобытных животных
лежат позабывшие
скрежет
и топот
и трубные звуки
и хруст
величавых деревьев
и солнце
что было
как будто
добрее
добрее

Случится однажды
время
соберёт мгновенья
как звёзды
и остаточные явления
превратятся
в окаменелости.

- К сожаленью, побеждает зло.. .-
Вы в запале, видимо, сказали.
Время колокольчиков прошло,
Все они однажды отзвучали.

И теперь - глухая старина,
Ей взамен идут года лихие:
Нынче скопом целая страна
На иконы молится другие.

Сколько ж было в летописях драм -
Больше тех, что в школе "проходили":
Поразграблен и разрушен храм,
Колокол разбит или в утиле.

Память, как домину, извело.
Второпях прощаемся с Любовью.
"Время колокольчиков прошло" -
Укоризной отдаёт и болью.

И полно неотданных долгов...
Не читайте строки как подстрочник!
Гулким эхом из былых веков,
Знаю, встрепенётся колокольчик...

Собора стены, ставшие руинами...
Людей, о, Боже, думать научи!
Всё объяснялось вескими причинами:
Нужны на стройке стали кирпичи.

Тут ломик поработал и бульдозеры.
Крушили так, пока не надоест!
И отражался в близлежащем озере
Дрожащий там, на шпиле, гнутый крест.

А печи быстро клались, печи дачные.
Дымы округой плыли не спеша.
И покрывалась толстым слоем ржавчины
Давно ль ещё безгрешная душа...

И наше средовечие пройдёт.
Состаримся духовно и телесно.
И неизбежно станет в мире тесно
В какой-то миг, в какой-то новый год.

И наши дни листвой прошелестят
И не узнают больше поворота.
И с никому уже не нужных фото
Глазами неживыми поглядят.

Все мысли - о добре и зле.
Светился месяц мал.
Когда ты был навеселе -
Чего-то напевал.

Нет настроения - грустил.
Без объяснений, вдруг
Походкой быстрой уходил
На цветоносный луг.

А то еще бывало так,
Когда вдали от всех
Сжимал ладонь свою в кулак,
Бросал с обидой: "Э-эх!"

Тебе не больно-то везло,
И ты про это знал.
Ступал по миру тяжело.
Ушёл. Убрёл. Пропал.

Над церквой Николы,
Заступника русского,
Полосочка неба
Виднеется узкая.
Как будто вечеря
Свершается тайная.
А рядом - берёза
Согнулась печальная.
Как пугало нынче
                стоит огородное 
Село небольшое,
               село недоходное.
И церковь, что скоро
               застигло порухою,
Мне кажется местной
                забытой старухою.

Треснутый колокол
На заброшенной колокольне -
Это и есть
НАША ИСТОРИЯ?!

Луна и звёзды. Звёзды и луна.
И ночь опять ползёт по небосклону.
Поэзия - как спящая струна,
Готовая к чуть слышимому звону.

Не надо гулких ей колоколов,
Аплодисментов и фанфар при этом..
Лишь синева российских васильков
Наградой вечной будет всем поэтам.

Там, где нас нет,
Наверное, включен свет
В позднее время,
А время - канун октября.
Там, где рассыпаны
Звоном блестящих монет
Яркие листья -
Желты, как налёт янтаря.
Там, где нас нет,
Где стеклянная катится гладь,
Голуби спят.
И покоем объято жильё.
Там, где в ответ
Я перестану дышать,
Чтобы расслышать, родная,
Дыханье твоё!..

В первых числах месяца
            первовесеннего марта
Солнце ярче засветится -
            радостно и азартно.
И, повиснув сосульками,
           вытянутыми, подкрышными,
 Будет капать минутками -
           тихими, еле слышными...

Белой ночью
купанье коней

в быстрой речке
они омывают гривы
и фыркают весело
воспринимая за блажь
и эти минуты
и брызги
и шорохи трав
и трепет
прибрежных кустов
и беспечное
стрекотанье
кузнечиков
и согревающий землю
костёр
и звук
и звуки

А ночь ослепляет глаза
как красота
молодых
обнажённых
женщин.

Хотел дотянуться до света
почувствовать
как нечаянную ноту
прозвучавшую
на одном дыханье
и замолкнувшую
до востребования
до всепонимания
до всемилости
до всемогущества

Но голос мой слаб
отяжелели руки
и слух притупился
и глаза слезятся
подслеповато

Поздно

Свет переходит в тень.

Я этот край затем покину,
Чтоб вспоминать его потом.
Скамью. И дерево крушину,
Тропу, колодец, старый дом.
И кем-то свет зажжённый
                              в полночь.
И пережитый в детстве страх.
Не сладость, а скорее горечь -
Как привкус боли на губах.
Где миром правили причины,
Где что мечталось - не сбылось.
Где запах приторный крушины
Крутил, крутил земную ось.

Кто-то верит в ближайший успех,
Кто-то строит дворцы из бетона.
Кто-то сеет словесные зёрна,
Говоря, что завидовать - грех.

Но, высоких материй касаясь,
Обо всём забываем подчас.
И она - неуёмная зависть -
Точно зверь пробуждается в нас.

То ли ангелы, то ли амуры
В золочёно украшенной раме.
Есть чего-то от Дома культуры
В обновлённом не так давно храме.

Краской масляной крашены стены,
Яркий льётся - плафоновый - свет...
Хоть во всём и видны перемены,
Но чего-то здесь всё-таки нет.

И, поставив к угодникам свечку,
Оставаться ещё - невтерпёж,
Ко крылечку идёт, по крылечку,
Восвояси спешит молодёжь.

Побывала старушка на требе,
По ступенькам ступает с трудом.
А все мысли, наверно, о хлебе,
Хлебе праведном, хлебе земном...

На мир наш
взглянул по-другому.
Посмотрел,
как в замочную скважину,
и отпрянул
в испуге,
в кажущемся
совершенстве
увидев
противоположность.

Здесь бездомной собаки
Томительный слышен скулёж
(Ей укрытием стала
сегодня вот эта скамейка).
Как нервирует он
и, пожалуй,
немного похож
на ослабленный плач
пережившего ложь человека.
Впрочем, тот человек -
обладатель
дырявых калош, -
кинув наземь свою,
всё видавшую
шапку-ушанку,
сам не знает небось,
что теперь он
не кто-нибудь - БОМЖ,
ожидает даров
(подадут ли?)
в убор-самобранку.
Хорошо, что ещё
не бросают
довеском камней,
Хорошо, что не бьют
здесь ни наших, ни ваших.
Однако
всё пронзительней смотрят
на мимо спешащих людей
поразительно схожие
двое - старик и собака...

Суицид тепла
выбросившегося
на мороз
как с подножки
скоростного поезда

Корчи жёлтого шара
испускающего дух
и воздух

сохнущие жабры
морского животного
жертвоприношения отлива

визг собаки
сбитой машиной
пса с глазами
как у человека

больно
больно
ещё больнее

Замерзаю цветком герани
на холодеющем подоконнике.