СЛЕЗА
Исходная песня — народная:А, стало быть, скатилася слеза.
А, стало быть, на горючий, на песок.
А, стало быть, лежала та слеза.
А, стало быть, пока дворник не пришел.
А дворник, стало быть, в новенькой рубашке.
А дворник, стало быть, с новенькой метлой.
А дворник, стало быть, песни распевает,
А дворник, стало быть, и подмел слезу.
Пускай слеза скатилася, пускай.
Мы едем, едем, едем на Алтай.
Мы едем, едем сеять и пахать.
Нам время строить, а слезе лежать.
Рубахи новой, дворник, не жалей,
Прощальную тоску метлой развей.
Слезу на сто процентов подмети —
У нас с тобой широкие пути.
До свиданья, бабушка,
Не горюй и не грусти,
Перед тобой широкие пути.
Скатилась укрупненная слеза
В колхозный переполненный амбар.
Твои, твои лучистые глаза
Для комбайнера ярче всяких фар.
Мою любовь в округе каждый знает,
Звезда на новой кофточке у ей.
Девчата где-то песни распевают,
Имеют, стал-быть, много трудодней.
Городок за озером вдали,
И леса торжественно стоят.
Хорошо, что снова мы пришли
В знаменитый песнями Турград.
И не только песнями, друзья!
До сих пор забыть я не могу,
Как трудилась дружная семья
Вот на этом самом берегу.
И опять знакомый уголок.
Над лесной поляной реет флаг.
Где б еще тебя я встретить мог,
Мой товарищ, ленинец, земляк?
Но, конечно, это не конец
Нашей дружбе, крепкой с давних пор.
Эй, дружок, подкинь еще дровец!
Разгорайся ярче, наш костер!
Всю бы жизнь я здесь прожить готов,
Чтобы вечно были мне видны
Синева задумчивых лесов,
Голубой простор моей страны.
Говорим: поэт. Представляете — Пушкин.
Великий такой. Немного курчавый.
В Михайловской роще стоит на опушке
И смотрит вдаль величаво.
Правильно. Был товарищ такой.
Девятнадцатый век. Начало.
И все поэты вокруг него —
Как лодочки у причала.
Был Маяковский. Так. Хорошо.
Асеев — тоже неплохо.
Тихонов. Уткин. Межиров пришел.
Стоп, стоп! Тут другая эпоха.
Когда отсвистели гражданские пули,
Прошляпили знатоки:
У нас в Союзе родился Юлий,
Не Цезарь — а все же Ким.
Сейчас девятнадцатая весна
Греет ему глаза.
Сидит молодой поэт у окна
И видит такой пейзаж:
Косой забор. Дальше — лужи.
Еще подальше — завод.
Весна, разумеется. Время под ужин.
Наш пятьдесят пятый год.
И вот, услаждая поэта взор,
Пишет его рука:
«Весна набрела на косой забор,
Пробравшись по ручейкам.
Стекает вода с забора того,
Журчит, не умолкает…»
Да слушай, поэт, душа с нее вон —
Да пусть себе стекает!
А вот завхозу мало забот,
Что вор запчасти уносит.
И очень плохо, что тот забор
Стоит не прямо, а косо.
И очень плохо, что, обожая розы,
Афоризмы и философские разговоры,
Мы не хотим помочь ста завхозам
Починить сотню заборов.
Стишок писануть в дневничок Наташе
Может каждый, извиняюсь, дурак.
А в настоящей работе не скажешь:
Я маленький — чур-чура!
Рабочий работает. Повар варит.
Кондуктор рвет билет.
А чем занимаетесь вы, товарищ?
— А я… я поэт!
Старо, дорогой. И тема стара.
Никакие мы не певцы.
Хочу, чтоб поэт выдавал на-гора
Гигантской работы слова-образцы.
Чтоб приходили к его словам,
Как за советом в обком.
За это борюсь. И предлагаю вам
Бороться.
Делом.
Стихом.
1955
Мы возвращались с работы поздно,
Темно на улице, хоть кричи.
Нам освещали дорогу звезды
С предельной мощностью в полсвечи.
Мы к коменданту приходим однажды:
— Иван Иваныч, на нас посмотри!
Долго ли будет ставить каждый
Сугубо личные фонари?
Дал нам примочку Иван Иваныч,
Сказал: «Не будет темно, как встарь!»
Вот и повесил он, глядя на ночь,
Назло всем звездам большой фонарь.
Радости нашей куда деваться?
Но одного не могли мы учесть:
Как же нам с девушками встречаться
При средней мощности в сто свечей?
Был комендант наш чуть-чуть поэтом
И сам догадался, что надо уже
Снять тот фонарь и сказать при этом:
— Любовь, конечно, требует жертв.
Снова идем мы с гулянья поздно,
Успеть бы выспаться до зари,
И не понять этим синим звездам,
Зачем нам старые фонари.
Я сам не знаю страну Китая.
Я знаю Сретенку, а это не Китай.
Так не грусти же ты, Валяба, по Китаю,
Не тереби свое китайское кольцо.
В Китае сейчас, наверно,
Без вас грустят безмерно
Десяток косоглазых
Китайских молодцов.
Я не инструктор и не конструктор,
Меня не выбрали в Московский горсовет,
Но, может, ты на это дело глянешь просто —
Ведь мы простые люди, черт, в конце концов!
Мы будем по субботам
Опять бежать с работы
И будем пить коньяк со Шляпцевым,
А также с Лабунцом.
Валяба, Валяба, не уезжай в Китай.
Валяба, Валяба, ты сердце мне отдай,
А после будет поздно — дни уходят навсегда.
Валябочка, Валяба, уйдут твои года.
Под солнцем юга, около Тянь-Шаня,
В горах Киргизии Аламедин течет.
То шумен он, то снова тихим станет,
Но никогда шуметь не устает.
В Аламедине солнце не заходит,
С Аламедина не уходит снег,
Здесь кот ученый по цепи не ходит,
Зато приходит снежный человек.
В Аламедине есть поля и горы,
В Аламедине водка хороша,
И престарелой техникой упора
Здесь овладеть все лыжники спешат.
Аламедин, посмотри, какая база,
Она нас вновь готова
Принять на свой баланс.
Уж как-нибудь не в первый раз
Андрюха прибыл на Кавказ
Центральный, Центральный, Центральный.
Налево желоб снеговой,
Направо гребень ледяной
И скальный, и скальный, и скальный.
Имеет третий он разряд,
Ему чуждо, как говорят,
Бахвальство, бахвальство, бахвальство.
С Андрюхой вместе в новый мир
Приехал генерал Кушнир —
Начальство, начальство, начальство.
Андрюха хмурит черный глаз,
Здесь символ масс — противогаз,
И скоро, и скоро, и скоро
Он всю гармонию свою
Направил в нужную струю
С упора, с упора, с упора.
А кроме этого всего
Андрюха наш готовил — во! —
Заварку, заварку, заварку.
Ну а сегодня как-никак
Мы будем пить с тобой коньяк
И старку, и старку, и старку.
«
Улу-тау»На муромской дорожке
Стоял огромный вяз.
Поехал В. Копалин
С гитарой на Кавказ.
Сидит на перевале
Копалин мой родной,
Качает над Сванетией
Окованной ногой.
Сидел я на Донгузе
И вниз глядел с тоской,
Но солнечной Сванетии
Не видел под собой.
Там дождик лил из бочки,
А может, из ведра,
Как будто над Сванетией
Не небо, а дыра.
Я тама простудился,
Теперь хожу больной.
Поможем на лечение
Копейкой трудовой!
