И. ГОРДИНУ
Ах, Гордин, Игорь Гордин —
Чегетское дитя,
Наверное, на орден
Потянет, не шутя,
А орден тот за спуски
По белым простыням
Снегов, где каждый мускул
Стоит, как у коня.
Что пьет он и что ест он,
Ложится прямо в стих,
Зато бывает к месту
Он третьим на троих.
Он пропил три ракеты,
Сожрал один омлет
И вот опохмеляться
Приехал на Чегет.
А тут как раз рожденье,
А тут как раз пурга,
Ну как же нам не выпить,
Когда метут снега,
Когда видать по морде —
Ты можешь пить и есть,
Когда такие люди
В стране советской есть
(Как Игорь Гордин!).
Мы летим, не беспокоясь,
Пара-понци-понци-по,
Всё на Север, всё на полюс,
Пара-понци-понци-по,
Вся команда у штурвала
И собака генерала,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
Ветер дует над Европой,
Пара-понци-понци-по,
Дирижабль летит, как ухо,
Пара-понци-понци-по,
И, не выдержавши груза,
О торосы стукнул пузом,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
Мы собрали все продукты,
Пара-понци-понци-по,
Пемикан, навоз и фрукты,
Пара-понци-понци-по,
И, на льды пустые глядя,
Тосковали лишь о дамах,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
Мы на льдине загорели,
Пара-понци-понци-по,
И ничуть не похудели,
Пара-понци-понци-по,
Потому что как поэма
Заливное из Мальгрена.
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
Снова мы пришли на льдину,
Пара-понци-понци-по,
Снять совместную картину,
Пара-понци-понци-по,
Собрались со всей Европы —
Обмораживаем спины,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
Повторится все сначала,
Пара-понци-понци-по,
Все ошибки генерала,
Пара-понци-понци-по,
Но, чтоб мы не тосковали,
Будет Клаша Кардинале,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
«Хэллоу, Левин! Ну как дела, Левин?..»
Хэллоу, Левин! Ну как дела, Левин?
Хорошо, что ты приехал на Чегет!
Тебя все ждут, Левин, дорогой Левин!
А Сасоровой поблизости нет как нет!
Ты посмотри, Левин, дорогой Левин!
Посмотри вокруг — какая благодать!
…………………………………
И сама хабаровская мать!
Кот переступил порог,
Сон добыл себе дорог.
Вот уже ночник погас,
Вот уже последний час.
А ты не говоришь — молчишь,
А ты надежду не сулишь.
Как видно, нам с тобой пора
Съехать с твоего двора.
Что такое маскарад?
Из него ведь следует:
Маска к маске — маске рад.
Это кто? Исследуем.
Как зовут тебя, мимоза,
Краля окаянная?
Роза, Роза, Роза Николоза,
Роза Валерьяновна.
Отбиваясь от подруг,
Вижу твой платочек.
Ведьмы — бабы все вокруг,
Лишь один цветочек.
Она мне ясно говорит,
Что лишь для физики открыт
Душевный мир ее волнений и терзаний.
А я ей ясно говорю:
«Ты погляди-ка на зарю,
Побродим мимо крупноблочных зданий».
Она мне говорит: «Я извиняюсь,
В науки я немедля удаляюсь,
И цель моих настойчивых расспросов —
Известный русский физик Ломоносов».
Тут вспоминаю я при ней:
Он не знаком с Лавуазье,
Но оба в колбах что-то темное варили,
В один и тот же день и час
Они закон нашли для нас,
Как будто в самом деле сговорились.
Вот так, — я говорю, — и мы с тобою
Могли бы жить единою судьбою.
Она мне: «Ждет меня один философ,
Неслабый русский физик Ломоносов».
Ну хорошо, — я говорю, —
Я сам себя перекую,
Я стану физиком, борцом и патриотом,
Чтоб протекали наши дни,
Как у Кюри с его Мари,
Хотя бы как у Бойля с Мариоттом.
Она мне: «Уберите ваши руки!
Мне чужды все подобные науки,
И не таких касается вопросов
Известный русский физик Ломоносов».
Тут я догадываться стал,
Что уж давно и неспроста
Все ходит мимо и поглядывает косо
Не аспирант, не ассистент —
Неуспевающий студент
Очкарик тихий Мишка Ломоносов.
Она уже теперь его невеста,
А я с печалью обхожу то место,
Где, каменный, не ведает износу
Великий русский физик Ломоносов.
Вот вам и Новый год.
Мы обещали вам,
Что он опять придет,
Отрастет, как трава.
Нет никаких причин
Песню ему не спеть:
Год наступающий,
Год обещающий,
Верим мы в твой успех.
Вот, мужики, дела —
Слышен нам шум весны:
Это любовь пришла
В званье родной жены.
Милая ты моя!
Мой дорогой маяк!
В волнах качается,
Вдаль пробивается
Лодка, где ты и я.
Здравствуй, наш Новый год,
Маленький наш итог,
Год дорогих забот,
Год молодых дорог.
Не обдели теплом —
Не обнесем вином.
Горы высокие,
Дали далекие
Положи под нашим окном.
С Новым годом, с новым счастьем!
Значит, тост поднимем вновь
Мы за новые удачи
И за старую любовь.
В переулке бродит кот,
Словно привидение.
Вижу — девочка идет,
Просто заглядение.
Как зовут тебя, послушай,
Краля окаянная?
Таня, Танечка, Танюша,
Танечка Никитина.
Сохну, сохну я без сна,
Как цветок в асфальте:
Слышал, как поет она
«Музыку Вивальди».
Приобрел, как видно, я
Профиль простофили,
Так как девочка моя —
Видный биофизик.
Я прерву свое житье,
Утоплюсь, ей-Богу,
Ведь дружочек у нее —
Гармонист Серега.
Как зовут тебя, послушай,
Краля окаянная?
Таня, Танечка, Танюша,
Танечка Никитина.
Озабоченный народ
За поллитрою бегёт:
Отмечает вся Москва
День рожденья Климова.
У зубного у врача
Были руки скрипача,
Ну а руки стукачей
Подлинней, чем у врачей.
Слухи, черт, распущены:
Климов стал Распутиным.
Комитет в агонии —
Жуткая ирония.
Комитет основан наш,
В основанье — ералаш.
Основал же комитет
«Братья Климов Лимитед».
Если б Климов бы Элем
Не родился бы совсем,
Пила б нынче вся Москва,
Что скрывать — без Климова.
«На нашей Пулковской открылася квартира…»
На нашей Пулковской открылася квартира,
Там собирались альпинистские кумиры,
Туда съезжались и с Кавказа, и с Памира,
И всех Аркаша Мартыновский принимал.
Два полувимочки туда съезжались с гонок,
Бывал тут Жорик — популярный наш ребенок,
Который ездил на машине марки «волга»,
Сидел в тюрьме, но, к сожаленью, так недолго.
Здесь пел Хабаровский, но песнь его ни разу
Была не понята. Он спал на унитазе.
Здесь пил не раз, и, между прочим, хорошенько,
Нам всем известный воспитатель Кавуненко.
Здесь как-то раз отведал самой лучшей старки
Лауреат продаж машин различной марки,
Побочный сын Зеленограда и Парижа,
Знаток артисток и любитель горных лыжей.
Здесь без прописки и без паспорта, как белка,
Жил Слава Мельников, бывавший в переделках,
И, рассуждая о летающих тарелках,
Он ряд товарищей обидно обзывал.
Здесь пел Совков, читали здесь стихи поэты,
Артистки драмы исполняли здесь куплеты,
И представитель металлургов Запорожья
Здесь получил плохое прозвище Таксист.
Ах, дом Аркаши, будто он на косогоре,
И семь ветров и семь времен в его просторе.
В нем было счастье, в нем бывало наше горе,
За то советским людям этот дом и мил.
А что касается меня, скажу вам прямо:
Мне так мила прошедших судеб панорама…
Я ухожу, поправив белую панаму,
С любимой песнею Аркадия в душе:
(За то нам юность дана…).
«Ты представь, что при ветре свистящем…»
