Дети бессмертия
Станут памятью встречи,
привычки,
слова…
А они не вернутся.
Отбушует зима.
Поседеет вдова…
А они не вернутся.
Скорбь утихнет.
Уснет на ладонях Земли…
А они не вернутся.
Снова
к пепельным звездам
уйдут корабли…
А они не вернутся.
В карауле
друзья не устанут стоять…
А они не вернутся.
Будет море шуметь.
Будет солнце сиять…
А они не вернутся.
И погаснут миры.
И возникнут миры…
Но одно лишь известно:
Мы
состаримся.
Мы будем жить
до поры.
А они —
будут вечно.
Смеркается.
Пахнет леском перегретым…
Но я не об этом!
Совсем
не об этом…
Я знаю, как трудно рождается
слово.
Когда оно истинно.
И безусловно.
Прозрачно.
Пока что ни в чем не повинно.
А ты,
надрываясь, грызешь пуповину
и мечешься:
– Люди!
Вы слово
искали.
Берите!
Пока его не затаскали.
Скорее!
Пусть кто-нибудь станет
пророком…
Нависла жара над высоким порогом.
Кукушка старается:
чет или нечет.
У самого уха стрекочет кузнечик.
Шуршит муравейник.
Ворона фальшивит.
И стебель цветка под пчелою
пружинит.
Готовятся к полднику жители ясель.
Зеленою тучею кажется ясень.
Он что-то бормочет надменно
и глухо.
Он так величав,
что становится глупо
рядиться в пророка,
считаться поэтом…
Но я не об этом!
Совсем
не об этом.
«В майонезных барахтаясь гущах…»
В майонезных барахтаясь гущах,
я негаданно
чую порой,
как во мне
просыпается купчик
третьей гильдии
или второй…
Он изволил
потешиться вальсом,
он набрался
до самых основ.
Пахнет он
знаменитою ваксой
и подливой
«а ля Строганофф».
Процветают
родные лабазы!
Прут по рекам
баржи-корабли!..
Волосатые
толстые пальцы
на холодную скатерть легли…
Он сегодня гуляет по праву,
навалясь на фужерную дрожь…
«Не препятствуй
купецкому ндраву!
Нутряного каприза
не трожь!!
Я желаю полаять —
и лаю!
Торжеству моему —
исполать!
А сейчас я обдумать
желаю,
что б такого еще
пожелать…
Может,
к песне потребовать
шкалик?
Может,
кануть в цыганскую грусть?..
Ты изыди,
ученый очкарик!
Я еще до тебя доберусь!..
Наподдай,
музыкантская свора!
Веселись,
если весело мне!..»
А заместо
церковного звона, —
рев ракеты,
ушедшей
к Луне.
Мы на шарике,
на шаре,
как на плавающей мине,
наплодили,
нарожали
моду-мини,
моду-мини.
Появились мини-юбки
(все пошло, конечно, с них).
Закружились мини-вьюги,
мини-спор
завял и сник.
Мини-юбки не опасны,
несмотря на мини-гам.
(Это —
чтоб не нагибаться
любопытным старичкам.)
В новом
мини-измереньи
успевай передохнуть.
Мини-клятвы
в мини-время
(да и правда,
что тянуть?!).
Это может позабавить.
Это —
новый мини-спорт.
Мини-совесть.
Мини-память.
Мини-служба.
Мини-пот.
Мини-литры.
Мини-мили.
Мини-холод
у виска…
И берет от этих
«мини»
максимальная тоска.
Акселерация – ускорение. В данном случае – очень заметное за последние годы ускорение физического роста молодых людей.
Силой мышечной
богаты,
бродят
по проспекту праздному
малолетние гиганты,
рост которых —
не по разуму.
Школа стонет, не поверив,
зычным ревом переполненная:
то ли —
курсы Гулливеров,
то ли —
встреча баскетбольная…
Во дворах играют в прятки,
оккупируют парадные
молодые аксельратки
с молодыми аксельратами.
Дразнят удалью былинной
так,
что ахают наставники.
Рядом с безопасной бритвой —
оловянные солдатики.
Сигареты
рядом с куклой,
прыгалки —
с губной помадою.
Над планетою нескучной,
будто горы —
дети малые.
Виноваты витамины?
Или сполохи магнитные?..
Объясняя,
утомили
эрудиты именитые…
А планета ждет подсказки,
с головой уходит в митинги.
У планеты рост —
гигантский.
На планете гул —
космический.
Хлеб идет
грядущей выпечки.
Стал далеким
близкий локоть…
Каждый раз
встаешь на цыпочки —
сына
по плечу похлопать.
Если вы есть —
будьте первыми!
Первыми —
кем бы вы ни были.
Из песен —
лучшими песнями.
Из книг —
настоящими книгами.
Первыми будьте!
И только.
Песенными,
как моря.
Лучше
второго художника
первый
маляр!
Спросят вас
оробело:
«Что же тогда окажется?
Ежели все
будут первыми,
кто
пойдет
в замыкающие?..»
А вы трусливых
не слушайте!
А вы их сдуйте, как пену.
Если вы есть —
будьте лучшими!
Если вы есть —
будьте первыми!
Если вы есть —
попробуйте
горечь
зеленых побегов.
Примериваясь,
потрогайте
великую ношу
первых.
Как самое неизбежное,
взвалите ее
на плечи…
Если вы есть —
будьте первыми!
Первым – трудней.
И легче.
Снег блестел,
будто ртутью
сыпанули с крыш.
Снег хрустел,
будто кто-то
кочерыжку грыз.
Оглушал
этот смачный и протяжный
хруст.
Снег лежал
на платформах,
будто главный груз.
И машин
не стеснялся он,
не избегал.
Был
большим.
Наряжать деревья
помогал.
Обступал,
как несмазанная дверь,
скрипел.
Прилипал
к шубам и ушанкам,
как репей.
Снег нырял
в хитрые прически
юных
дам.
Проверял
наше отношенье
к холодам.
Мы
его
на своих плечах
в дома несли.
Мы
его
в коридорах,
веселясь,
трясли.
В доме —
смех:
очищенье валенок
идет.
Сеем снег…
Я еще не знаю,
что взойдет.
Бежала,
как по воздуху.
С лицом,
как май, заплаканным.
И пляшущие волосы
казались рыжим пламенем!
И только дыма не было,
но шла волна горячая…
Она бежала —
нежная,
открытая,
парящая!
Звенела,
будто денежка,
сама себя нашедшая…
Не сознавая,
девочка
бежала в званье женщины!
Так убегают узники.
Летят к метро болельщики…
И был бюстгальтер узенький,
как финишная ленточка.
Шла тропинка,
спотыкаясь.
Перед ним – оборвалась…
Я сказал:
«Здорово, кактус!
Как живешь ты,
дикобраз?..»
Не хотел он огрызаться,
но —
переходя на хрип —
буркнул:
«Сам не из красавцев!..
Тоже мне
Жерар Филип…
Как живу?
На общем фоне
это
кажется простым.
По учебнику.
По форме
жителей полупустынь…
Разбери
на этих кручах,
кто – враги,
а кто – друзья.
Без защиты,
без колючек
в нашем климате нельзя…
Как живу?
Да между делом
даже камень
превозмог.
Жить
на солнце оголтелом
я могу!
А ты бы
смог?..
Как живу?
Других не хуже.
До сих пор еще не смолк…
Жить,
потрескавшись от стужи,
я могу!
А ты бы
смог?..
Чтоб в тебя
вонзался ветер,
чтоб взрывался и терзал!..»
«Люди могут…» —
я ответил.
«Люди могут…» —
я сказал…
Он взглянул в глаза мне зыбко
(аж по сердцу —
холодок).
На прощанье,
как слезинку,
взял
и выдавил цветок.
Расстегнувшись безопасно,
соком,
булькая,
набух…
Камни были —
будто пашня.
А колючки —
будто пух.
