Он ей восхищенно цветы дарил…
Он ей восхищенно цветы дарил,
Она – с усмешкою принимала.
Он о любви ей своей твердил,
Она – снисходительно разрешала.
Вот так и встречались: огонь и лед.
Она всему улыбалась свету,
Его же почти не брала в расчет:
Скажет: приду! А сама не придет.
Он к ней, а любимой и дома нету…
Он пробовал все: и слова и ласки,
И вновь за букетом дарил букет.
Но все понапрасну: держась по-царски,
Она лишь смеялась ему в ответ.
И вдруг – как включили обратный ход:
«Царица», забыв про свою корону,
То письма ему сердитые шлет,
То требует вечером к телефону.
Но что за причина сердечной вьюги?..
Ответ до смешного, увы, простой.
Он взял и сказал: – Ну и шут с тобой! –
И ходит с цветами к ее подруге.
1970
– Прости меня, – промолвила она, –
Но ты меня немного обижаешь,
Все время вот целуешь, обнимаешь,
Как будто я иначе не нужна!
Он покраснел: – Ну, да… Но если любишь?
Ведь сердце же колотится в груди!
Как усидеть?
– А ты вот усиди!
Не то все сам немедленно погубишь.
Нельзя, чтоб в чувствах появилась трещина.
Вы все, мужчины, низменны навек!
Пойми: перед тобою человек,
А ты во мне все время видишь женщину.
Я о таком на свете понаслышана,
Что ты со мной и спорить не берись!
– Ну, хорошо… Я понял… Не сердись…
Пускай все будет тихо и возвышенно.
И впрямь, отныне – ни обид, ни ссор.
Бежали дни и назначались встречи.
Он стал почти ручным и каждый вечер
Вел умный и красивый разговор.
Она же, хоть и счастлива была,
Но постепенно словно бы темнела.
Все реже улыбалась, похудела
И вдруг (совсем немыслимое дело!)
Взяла и на свиданье не пришла…
Он позвонил: – В чем дело? Почему?
– Ах, почему? Спасибо за беседы!
А я не тумба! Хватит! Не приеду! –
Она сквозь слезы крикнула ему.
– Ведь это же издевка и тоска!
Скажи, какой красноречивый книжник!
Я, как ни странно, женщина пока,
А ты… а ты… бесчувственный булыжник!
1970
Как-то раз появилась в центральной газете
Небольшая заметка, а рядом портрет
Старика дагестанца, что прожил на свете
Ровно сто шестьдесят жизнерадостных лет!
А затем в тот заоблачный край поднялся
Из ученых Москвы выездной совет,
Чтобы выяснить, чем этот дед питался,
Сколько спал, как работал и развлекался
И знавал ли какие пороки дед?
Он сидел перед саклей в густом саду,
Черной буркой окутав сухие плечи:
– Да, конечно, я всякую ел еду.
Мясо? Нет! Мясо – несколько раз в году.
Чаще фрукты, лаваш или сыр овечий.
Да, курил. Впрочем, бросил лет сто назад.
Пил? А как же! Иначе бы умер сразу.
Нет, женился не часто… Четыре раза…
Даже сам своей скромности был не рад!
Ну, случались и мелочи иногда…
Был джигитом. А впрочем, не только был. –
Он расправил усы, велики года,
Но джигит и сейчас еще хоть куда,
Не растратил горячих душевных сил.
– Мне таких еще жарких улыбок хочется,
Как мальчишке, которому шестьдесят! –
И при этом так глянул на переводчицу,
Что, смутясь, та на миг отошла назад.
– Жаль, вот внуки немного меня тревожат.
Вон Джафар – молодой, а кряхтит, как дед.
Стыдно молвить, на яблоню влезть не может,
А всего ведь каких-то сто десять лет!
В чем секрет долголетья такого, в чем?
В пище, воздухе или особых генах?
И, вернувшись в Москву, за большим столом,
Долго спорил совет в институтских стенах.
Только как же мне хочется им сказать,
Даже если в том споре паду бесславно я:
– Бросьте, милые, множить и плюсовать,
Ведь не в этом, наверно, сегодня главное!
Это славно: наследственность и лаваш,
Только верно ли мы над проблемой бьемся?
Как он жил, этот дед долголетний ваш?
Вот давайте, товарищи, разберемся.
Год за годом он пас на лугах овец.
Рядом горный родник, тишина, прохлада…
Шесть овчарок хранили надежно стадо.
Впрочем, жил, как и дед его и отец.
Время замерло. Некуда торопиться.
В небе чертит орел не спеша круги.
Мирно блеют кудрявые «шашлыки»,
Да кричит в можжевельнике чибис-птица.
В доме тихо… Извечный удел жены:
Будь нежна и любимому не перечь
(Хорошо или нет – не об этом речь),
Но в семье никогда никакой войны.
Что там воздух? Да разве же в нем секрет?
Просто нервы не чиркались вроде спичек.
Никакой суеты, нервотрепок, стычек.
Вот и жил человек полтораста лет!
Мы же словно ошпарены навсегда,
Черт ведь знает, как сами к себе относимся!
Вечно мчимся куда-то, за чем-то носимся,
И попробуй ответить: зачем, куда?
Вечно встрепаны, вечно во всем правы,
С добродушьем как будто и не знакомы,
На работе, в троллейбусе или дома
Мы же часто буквально рычим, как львы!
Каждый нерв, как под током у нас всегда.
Только нам наплевать на такие вещи!
Мы кипим и бурлим, как в котле вода.
И нередко уже в пятьдесят беда:
То инфаркт, то инсульт, то «сюрприз» похлеще.
Но пора уяснить, наконец, одно:
Если нервничать вечно и волноваться,
То откуда же здесь долголетью взяться?!
Говорить-то об этом и то смешно!
И при чем тут кумыс и сыры овечьи!
Для того чтобы жить, не считая лет,
Нам бы надо общаться по-человечьи.
Вот, наверное, в чем основной секрет!
И когда мы научимся постоянно
Наши нервы и радости сберегать,
Вот тогда уже нас прилетят изучать
Представители славного Дагестана!
1971
Весенним утром четверо мужчин
Шагали на рыбалку оживленно.
– Нет, что за счастье, – вымолвил один, –
Что нам вослед не увязались жены!
Ну до чего ж я, братцы, не люблю,
Когда во все стараются соваться,
Воспитывать тебя, распоряжаться,
Да хоть бы взять красавицу мою!
И, задохнувшись от веселой злости
(Спасибо, дом достаточно далек),
Он стал жене отсутствующей кости
Молоть буквально в пыль и порошок!
Другой сказал: – Бывает хуже, братцы.
Подумаешь, супруга-командир!
А ты рискни хоть годик пообщаться
С женой, что вечно жаждет поругаться
Да ленится, нагуливая жир!
Придет с работы – час толчет картошку,
А поторопишь – лучше и не тронь:
Так и пойдет на приступ с поварешкой,
Из глаз огонь и изо рта огонь!
– Стоп! – рявкнул третий, закрутив картинно
Свой черный ус. – Все это кутерьма.
Да нет страшнее в жизни для мужчины
Чем ревность жен, сводящая с ума!
Вернулся поздно, а она не спит:
«Где, трам-там-там, тебя, мой милый, носит?»
И так «тепло» и «задушевно» спросит,
Что сердце в пятки в ужасе летит!
Четвертый же сурово пробасил:
– Да вы еще о главном не сказали,
А главное, что лгут они, канальи,
И сплетничают свыше всяких сил!
Мою хоть в кипяток с размаху бросьте,
Да ваших тоже, шут меня дери,
А через час приди и посмотри:
Кипят, а нам перемывают кости!
Блеснула речка весело вдали.
Мужья от криков чуточку устали.
И тут из сумок завтраки достали,
Которые им жены припасли.
Костер зари, оплавя небосклон,
Смотрел, как дружно «рыцари» шагали,
Те, что ни разу в жизни не болтали,
Не сплетничали зря и не ругали
Своих «болтливых» и «ужасных» жен.
Июль 1976 г.
«Встретились двое. Один сказал…»
Встретились двое. Один сказал:
– Я сердце лечу и нервы лечу,
Пять лет по аптекам, как пес скачу.
Деньги спустил, а здоровым не стал.
– А я так совсем доходягой был,
Но вот уже год, как жизнь хороша.
Все хвори и боли свои забыл
И сердце, и нервы, все починил,
Причем не потративши ни гроша!
– Вот чудо, так чудо! Но, дорогой,
Открой мне, пожалуйста, свой секрет?!
– А тут никакого секрета нет,
Просто я год, как развелся с женой.
27 ноября 1982 г.
Если было б мне теперь
восемнадцать лет,
я охотнее всего
отвечала б: «Нет!»
Если было б мне теперь
года двадцать два,
я охотнее всего
отвечала б: «Да!»
М. Алигер
В день, когда сравнялось мне
Восемнадцать лет,
Я решительно ему
Отвечала: «Нет!»
А когда сравнялось мне
Ровно сорок два,
Я сама его нашла
И сказала: «Да!»
Но сказал он: «Не спеши
Сердце отдавать.
Лучше стать еще взрослей,
Лучше подождать.
Ранний брак – опасный брак».
Милый, как он прав!
В шестьдесят приду к нему,
Совершенной став.
Шестьдесят – почти совсем
Взрослые года.
Ах, как счастлив будет он,
Лишь скажу я: «Да!»
1962
