Зинаида Гиппиус - Стихи. Дневник 1911-1921

Наших дедов мечта невозможная,
Наших героев жертва острожная,
Наша молитва устами несмелыми,
Наша надежда и воздыхание,-
  Учредительное Собрание,-
      Что мы с ним сделали…?

Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Мы потеряли все святое:
И стыд души, и честь земли.

Мы были с ними, были вместе,
Когда надвинулась гроза.
Пришла Невеста… И невесте
Солдатский штык проткнул глаза.

Мы утопили, с визгом споря,
Ее в чану Дворца, на дне,
В незабываемом позоре
И в наворованном вине.

Ночная стая свищет, рыщет,
Лед по Неве кровав и пьян…
О, петля Николая чище,
Чем пальцы серых обезьян!

Рылеев, Трубецкой, Голицын!
Вы далеко, в стране иной…
Как вспыхнули бы ваши лица
Перед оплеванной Невой!

И вот из рва, из терпкой муки,
Где по дну вьется рабий дым,
Дрожа, протягиваем руки
Мы к вашим саванам святым.

К одежде смертной прикоснуться,
Уста сухие приложить,
Чтоб умереть — или проснуться,
Но так не жить! Но так не жить!

Щетинятся сталью, трясясь от страха,
Залезли за пушки, примкнули штык.
Но бегает глаз под серой папахой,
Из черного рта — истошный рык…

Присел, но взгудел, отпрянул кошкой…
А любо! густа темь на дворе!
Скользнули пальцы, ища застежку,
По смуглым пятнам на кобуре…

Револьвер, пушка, ручная граната ль,-
Добру своему ты господин.
Иди, выходи же, заячья падаль!
Ведь я безоружен! Я один!

Да крепче винти, завинчивай гайки.
Нацелься… Жутко? Дрожит рука?
Мне пуля — на миг… А тебе нагайки,
Тебе хлысты мои — на века!

Опять она? Бесстыдно в грязь
Колпак фригийский сбросив,
Глядит, кривляясь и смеясь
И сразу обезносев.

Ты не узнал? Конечно — я!
Не те же ль кровь и раны,
И пулеметная струя,
И бомбы с моноплана?

Живу три года с дураком,
Целуюсь ежечасно.
А вот, надула колпаком
И этой тряпкой красной!

Пиши миры свои — ты мой!
И чем миры похабней -
Тем крепче связь твоя со мной
И цепи неослабней.

Остра, безноса и верна,
Я знаю человека…
Ура! Да здравствует Война
Отныне и до века!

Если гаснет свет — я ничего не вижу.
Если человек зверь — я его ненавижу.
Если человек хуже зверя — я его убиваю.
Если кончена моя Россия — я умираю.

Говорить не буду о смерти,
без слов все кругом — о смерти;
кто хочет и не хочет — верьте,
    что живы мертвые…

Не от мертвых — отступаю,
так надо — я отступаю,
так надо — я мосты взрываю,
    за мостами — не мертвые…

Перекрутились, дымясь, нити,
оборвались, кровавясь, нити,
за мостами остались — взгляните!-
    живые — мертвее мертвых…

О сделай, Господи, скорбь нашу светлою,
Далекой гнева, боли и мести,
А слезы — тихой росой предрассветною
     О нем, убиенном на поле чести.

Свеча ль истает, Тобой зажженная?
Прими земную и, как невесте,
Открой поля Твои озаренные
     Душе убиенного на поле чести.

Мы, умные,— безумны,
Мы, гордые,— больны,
Растленной язвой чумной
Давно заражены.

От боли мы безглазы,
А ненависть — как соль
И ест, и травит язвы,
Ярит слепую боль.

О черный бич страданья!
О ненависти зверь!
Пройдем ли покаянья
Целительную дверь?

Замки ее суровы
И створы тяжелы.
Железные засовы,
Медяные углы.

Дай силу не покинуть,
Господь, пути Твои,
Дай силу отодвинуть
Тугие вереи!

Проклятой памяти безвольник,
И не герой — и не злодей,
Пьеро, болтун, порочный школьник,
Провинциальный лицедей,

Упрям, по-женски своенравен,
Кокетлив и правдиво-лжив,
Не честолюбец — но тщеславен,
И невоспитан, и труслив…

В своей одежде неопрятной
Развел он нечисть наших дней,
Но о свободе незакатной
Звенел, чем дале, тем нежней…

Когда распучившейся гади
Осточертела песнь Пьеро,-
Он, своего спасенья ради,
Исчез, как легкое перо.

Ему сосновый скучен шелест…
Как претерпеть унылый час?
А здесь не скучно: гадья челюсть,
Хрустя, дожевывает нас.

Забвенья нет тому, что было.
Не смерть позорна — пусть умрем…
Но увенчает и могилу
Пьеро — дурацким колпаком.

Безумные годы совьются во прах,
    Утонут в забвеньи и дыме.
И только одно сохранится в веках
    Святое и гордое имя.

Твое, возлюбивший до смерти, твое,
    Страданьем и честью венчанный.
Проколет, прорежет его острие
    Багровые наши туманы.

От смрада клевет не угаснет огонь,
    И лавр на челе не увянет.
Георгий, Георгий! Где верный твой конь?
    Георгий Святой не обманет,-

Он близко! Вот хруст перепончатых крыл
    И брюхо разверзтое Змия…
Дрожи, чтоб Святой и тебе не отметил
    Твои блудодейства, Россия!

Я знаю, что жизнь размерена,
   и круг ввивается в круг.
Но где он, опять потерянный,
   опять далекий друг?

Горя каким томлением
   и судьбы чьи — верша,
стремит к своим достижениям
   уверенная душа?

Мне милы ее огромности,
   то срыв — то всплеск огня.
И все ее сложные темности,
   прозрачные для меня.

Я знал, какие извилины
   лежат на его путях.
Но конь не споткнется взмыленный -
   поводья в крепких руках.

Спокойно в алые дали я
   гляжу — совершений жду.
И что бы ни было далее -
   я верю в его Звезду!

Иди сюда, взгляни-ка
Сквозь желтое стекло.
Взгляни, как небо дико,
Подземно и светло.

Клубясь, ползет червивый
И дымный ворох туч.
Мертво рудеют ивы
Над желтью жарких круч.

Ручей по дну оврага -
Как черное вино.
Как жженая бумага -
Трава в мое окно.

Бессмысленно-кровавы
Тела апрельских рощ.
Накрапывает ржавый,
Сухой и горький дождь.

И всюду эти стекла
Проклятого окна.
Земля моя поблекла,
Земля опалена!

По торцам оледенелым,
     В майский утренний мороз,
Шел, блестя хитоном белым,
     Опечаленный Христос.

Он смотрел вдоль улиц длинных,
     В стекла запертых дверей.
Он искал своих невинных
     Потерявшихся детей.

Все — потерянные дети,-
     Гневом Отчим дышат дни,-
Но вот эти, но вот эти,
     Эти двое — где они?

Кто сирот похитил малых,
     Кто их держит взаперти?
Я их знаю, Ты мне дал их,
     Если отнял — возврати…

Покрывало в ветре билось,
     Божьи волосы крутя…
Не хочу, чтоб заблудилось
     Неразумное дитя…

В покрывале ветер свищет,
     Гонит с севера мороз…
Никогда их не отыщет,
     Двух потерянных — Христос.