ГЛАВА V
IИзменяется с теченьем
Очертанье тучек пенных,
А с начавшимся движеньем —
Образ женщин современных.
Пусть их ноги так же малы,
Руки их, как прежде, белы, —
Уж не те для них пределы
И другие идеалы.
Для труда теперь, как воздух,
Воля женщине нужна,
А за труд, как роза, роздых
С тем, с кем выберет она.
У мужчин – иные темы,
И мы на слово им верим:
Милы мягкие гаремы,
И уютен теплый терем;
Но увы! Что век – двадцатый,
Нет ни прялок, ни фонтанов,
Ни бояр и ни султанов,
В этом мы не виноваты.
Жены хана, все мы раньше
Были счастливы хоть им…
А теперь мы – сами ханши,
Ищем счастья с кем хотим!
И Елена в пышных виллах,
Как и в самых скромных мызах,
Без конца искала милых,
Светлокрылых, светлоризых.
Всё равно: поэт иль клоун,
Всё равно: цыган иль герцог —
Лишь бы чудо дал для сердца,
Грезу б дал уму ее он!
Так она в романах вечных
Пронеслась вкруг стран чужих —
Дон-Кихот в плерезах млечных,
Дон-Жуан в эспри седых!
И южане, северяне,
Черноусы, златокудры,
В страсти поняты заране,
Покидались ею мудро.
Только модные герои,
Многомысленные бритты,
Молоды, худы и бриты,
Дольше нравились порою.
В красоте их андрогинной
Ей мерещился слегка
Тот, чей взор – аквамарины,
Чьи улыбки – жемчуга.
А в сближенье с Даниилом
Чувство шло путем обратным:
Был он ей всё больше милым
И всё больше непонятным.
Лишь тогда, при встрече первой,
Радость юношу сразила —
После вновь явилась сила,
Успокоилися нервы.
И в общенье близком дивно
Дни их начали бежать.
Анна, радуясь наивно,
Не хотела им мешать.
О, пора любви начальной
Средь природы уж осенней!
Воды – в ясности зеркальной.
Сад – в богатстве украшений.
Удаляется аллея
В золотистой, легкой грусти,
И в душистом, мягком хрусте
Лист валяется, алея.
И пускают медный посвист
Молодые ястреба,
И от звезд полночных дó звезд
Высь пуста и голуба.
Коль они сидели дома,
Оба с трепетом глядели,
Взяв Еленины альбомы,
На Россетти, Ботичелли.
Коль они в саду сидели,
То читали вслух с истомой,
Взяв Еленины же томы,
Из Россетти и из Шелли.
И от томных тех видений,
От певучих тех идей
Стал Данило совершенней —
Тоньше, глубже, развитей.
Но зато без перемены
Он к подруге относился —
Избегал очей Елены,
Близко с нею сесть стыдился.
А она изнемогала
От утонченных соблазнов,
В огневых сетях завязнув
Страсти новой, небывалой.
Видеть этот профиль чистый
И из уст его не пить!
Целовать пробор душистый
И рукой его не сбить?!.
Тут как раз село вскружилось,
Храмовой справляя праздник.
Тотчас фабрика закрылась,
И казенка, и лабазник.
Но трактир открылся синий
И базар широкий, яркий,
Где товар дешевый, маркий,
Цвел, как мак на луговине:
Ластик алый, васильковый,
Полосатый канифас,
Пряник сахарный, медовый,
Семя, клюква, морс и квас!
День был солнечный, отличный,
И гулял толпой громадной
Молодой народ фабричный,
Бойкий, мелкий и нарядный.
Девки в челках глуповатых,
В шарфах розовых, хороших,
Парни в блещущих калошах,
В картузах голубоватых.
Эти – с вызовом в ухватках
Шли, друг с дружкою сцепясь,
Те – играли на трехрядках,
Вслед за ними волочась.
А меж тем у фабриканта
Тоже пир идет горою.
Видны в окнах банты, канты,
Слышен говор, смех порою.
Средь хозяев на террасе —
Толстый пристав в куртке хаки,
Фельдшерица в белом саке,
Поп красивый в серой рясе
И затянутый, горячий,
С смуглым матом на щеке,
Офицер лихой казачий
В темно-синем сюртуке.
Пир – обильный, русский, истый:
Балыка сквозное злато,
Черный перл икры зернистой
Возле паюсной агата.
И домашней заготовки:
Водок ягодных кораллы,
Травных – жидкие опалы,
Изумруд живой листовки…
Вот, звеня, мелькают вилки —
Все, беседуя, жуют.
Искрясь, булькают бутылки —
Все, ухаживая, пьют.
В платье палевого шелка
Хороша была Елена —
И шутила пылко, колко,
И смеялась нежно, пенно…
С Даниилом рядом сидя,
Как она дразнила смело,
Как влекла его умело,
Видя всех, его не видя!
А сама следила зорко
Даниила одного
Да из льдистого ведерка
Всё лила в бокал его.
Вот уж слаще, без смущений,
Естся, пьется, говорится.
Гнется батюшка к Елене,
Пристав гнется к фельдшерице,
А казак за гибкой Анной
Стал ухаживать упрямей,
И она блестит глазами
На кудрявого Степана.
Наконец – стерляжий кольчик,
Свой каплун и свой же плод, —
И, смеясь, как колокольчик,
Анна всех в село ведет.
По дороге там, где нá бор
Вьется тропка для гулянок,
Встал прибывший нынче табор,
Полный ласковых цыганок
В живописнейших лохмотьях,
В разноцветнейших лоскутьях.
От грошей сияла грудь их,
А из дыр темнела плоть их!
Вмиг они пристали к барам,
Предлагая погадать,
Те же, шествуя по парам,
С ними начали болтать.
Шла Аленушка с Данилой
(Уж попа взяла истома).
И гадалку поманила,
Ей сказавши, как знакомой:
«Вот и свиделись, Ольгуша!
Ну, открой судьбу, не мешкай!»
А смуглянка ей с усмешкой
Говорит: «Добро, послушай!
Будешь, барышня, счастлива,
Да ценою дорогой.
Знать, не больно ты жальлива:
Кровь опять прольешь рекой».
Тут Елена задрожала,
Руку вырвала, бледнея,
И к базару побежала.
Остальные – вслед за нею.
Там – на пьяном уж народе,
В разливном разгуле темном,
Все в веселье неуемном
Закружились, сумасбродя.
А Елена всех разгульней,
А Елена всех буйней,
Словно ярь, Руси досюльней,
Забродила сразу в ней!
Так, в толпе, начавшей танец,
С казаком она плясала,
А в толпе завзятых пьяниц
Золотые вкруг бросала
И совсем уже безумно
Льнула, ластилась к Даниле…
В нем же тоже волны всплыли
Крови дедов – жаркой, шумной.
В желтой, шелковой рубахе
С ней бродил он, смел и шал,
А кругом смеялись пряхи:
«Наш хозяин загулял!»
В позолоченных бахромах
И в малиновых фестонах,
В барабанных бурных громах
И в шарманных томных стонах,
Полны девушек румяных
В колымажках неуклюжих
И парней кудрявых, дюжих
На лошадках деревянных,
Возвышались карусели
Над пестреющим торжком.
Господа туда же сели
И поехали кругом.
Проезжают круг за кругом
Средь гармоник, криков, свистов.
На коньке смешном, муругом
Вскачь понесся толстый пристав,
Те же пятеро – в коляске.
И пришлося тут Елене
К Даниилу на колени
Сесть в невольной, вольной ласке.
О, как вздрогнул он, волнуем,
Как прижал ее к себе!
И помчались с поцелуем
Встречу пламенной судьбе.
А далече – за кружалом
Всё мгновенней и мгновенней
Ржано-желтым, винно-алым
Пролетал простор осенний.
Грозди, кисти тяжелели
На рыжеющих рябинах,
На краснеющих калинах,
На зеленом, диком хмеле.
Совы хищные пищали,
День сентябрьский быстро мерк, —
И, стреляя из пищали,
Сумрак солнце с неба сверг.
А гулянье продолжалось,
Перейдя теперь все грани.
Явь со сном перемешалась
В винном, огненном тумане.
Что-то пили, где-то были,
И с крестьянами братались,
И с цыганами катались
На конях, что те добыли.
Их домой привез скакун же
Уж в ночи и вчетвером.
Анна тут, как звал хорунжий,
Удалилась с ним вдвоем.
Было ль это только средство
Пробудить в Даниле ревность,
Любопытство иль кокетство,
Иль к сестре счастливой гневность,
Или просто взрыв желаний,
Что, увы! вполне естествен
В том, кто лишь насильно девствен, —
Устоять теперь не Анне!
В жаркий мрак оранжереи
Вдруг безвольно введена,
Отдалась цветов скорее
В руки сильные она.
В тот же час, вошли лишь в сени
И остались с глазу на глаз, —
В Данииле и Елене
Всё взмелося, всё напряглось!
И они стояли, чуя
Стук сердец своих сквозь платье,
В близком, пламенном объятье,
В длинном, влажном поцелуе.
Миг – и в сладостной победе
Должно б им обоим пасть…
Но, как чучело медведя,
Встал здесь рок, раскрывши пасть.
В потолок, что был стекольчат —
Засинен и зазеленен, —
Лунный луч, сребрист и кольчат,
Пал в тот миг на лик Еленин.
И увидел вновь Данило
Взор безумней водопада,
Рот пьянее винограда
Девы грозной, девы милой!
И увидел, неутешный,
На руке своей кольцо…
И, любви бояся грешной,
Вышел быстро на крыльцо.
Вслед за ним было помчалась
Дикой лебедью Елена,
Но стряхнула одичалость —
Возвратилася мгновенно.
И проснулося в ней снова
То, что нужно для победы:
Хитрость девы-сердцееда,
Дерзость девы-сердцелова.
О, прекрасный, бедный инок!
Не от Бога ли любовь?
Но, коль начат поединок,
Будут схватки вновь и вновь!
А в глуши садов фруктовых,
Полнолуньем озаренных,
Меж ветвей в плодах багровых
И в листах посеребренных,
Крылся юноша, блуждая,
Весь от грусти затуманясь,
Весь от хмеля зарумянясь
И от слез, что лил, рыдая,
Словно злом людским обижен,
Юный, нежный Дионис…
А к нему из дальних хижин
Клики пьяные неслись!..
