тут,
Вор, весельчак, бездельник, плут, —
Дразнит, дурачит честной народ,
Душу из пяток у девок рвет.
Ох, ребятушки начеку.
Ох, висеть ему на суку.
Что понравится — все готов
Из чужих тащить сундуков,
Своего добра не нажил,
На ножи его, на ножи!
Сколько раз ему говорили:
«Мало мы тебя хоронили!
Ты кончай свои трали-вали,
Песен сроду здесь не слыхали!
Нам здесь привычней смех чертей,
Вой домовых да хруст костей.
Уши забиты у нас землей.
Даже звонарь, вон, и тот глухой!»
Смерть кудрявому! Он один.
Жить-дышать ему не дадим.
Чтоб порвать не мог наш аркан,
По рукам ему, по рукам!
От забот пустых, от хлопот —
Камень в лоб ему, тряпку в рот!
…Вот и кончена песня с пляской.
Туча — по небу — грязной кляксой.
Эй, ребятушки, выпьем браги!
Вечным сном цыган спит в овраге!
Нету его, а мы живем,
Дальше друг другу горло рвем.
Слабые дохнут, в земле гниют,
Мертвому пряник, живому кнут!
Кто топор у нас рвет из рук —
Под каблук его, под каблук!
Кто там шастает под окном —
Кистенем его, кистенем!
Кто к нам с песнями на порог —
Вилы в бок ему, вилы в бок!
1984
Девкам пол пятки жжет,
С ними невпроворот
Будет нынче возни и мороки,
Ну и ну, стыд и срам,
Девки рвутся к дверям,
По деревне идут скоморохи!
Край задумчив наш, тих,
Но от хохота их
Бревна гнутся в домах, дохнут блохи,
Мухи мрут. Ну-ка, встань,
Беспробудная пьянь,
По деревне идут скоморохи!
Не пожар, не гроза,
Но сегодня глаза
Мы с утра рукавами протерли,
Брага в каждом ковше,
А у нас на душе
Страх и скука, как пальцы на горле.
Веселее, звонарь,
Разгуляйся, как встарь,
Медный колокол свой раскачай-ка!
И, как пьяная в дым,
Перебором шальным
Отзовется вдали балалайка.
Лезем к свету из нор, Не хотим под топор
Мы теперь подставлять свои шеи,
Что нам плеть, что нам кнут,
Скоморохи идут,
Подыхать нам уже веселее!
За околицу, к ним,
Слушать песни хотим,
Эй, десятник, дела твои плохи,
Хватит жилы нам рвать,
Хватит ребра ломать,
По деревне идут скоморохи!
1984
«Залетного соколика свинтили с потрохами…»
Залетного соколика свинтили с потрохами —
Ванюху-конокрада из соседней слободы,
Его в углу урядники месили сапогами,
И пол дрожал и гнулся от веселой чехарды.
И он порвал веревки, и конвой за ним в погоню
К реке по снегу кинулся, оскалясь, как в бреду.
Они его догнали. Он об щеки грел ладони.
И самый злой и старший расстрелял его на льду.
А тот, второй, сутулясь от похмелья и печали,
Цеплялся за березу, и зубами скрежетал,
И в ухо выл товарищу: «Ведь мы его догнали,
И он стоял, как вкопанный, зачем же ты стрелял?»
А после — панихида, и от храма до погоста
Народ, чихая в бороды, за гробом ковылял,
И дьяк, хмельной и скрюченный, одетый не по росту,
Скулил, вопил на холоде: «Зачем он, гад, стрелял?»
И он, сполна одаренный монетой медной, звонкой,
Сидит и пьет, и, вдребезги об шкаф разбив бокал,
Жена, Наташка, по миру пошла с пустой котомкой:
«Дурак, мы только зажили, зачем же ты стрелял?»
И друг его, тот самый, с кем три пуда соли съели,
С кем баб шерстили вместе, не подал ему руки,
Когда он в черной чаще заплутал под вой метели
И в снег навеки рухнул у замерзшей той реки…
2003
Трень-брень, трали-вали,
Трали-вали, трень-брень.
Тяп-ляп. Мы кивали
Головами весь день.
Пух, прах, дым ли, пепел,
Руки-крюки там, тут,
Ваш, наш, был ли, не был,
Ваших, наших рвут, мнут.
Ать-два, левой, правой,
Три-четыре, топ-шлеп.
Мил друг, пень корявый
Жить закончил, лег в гроб.
Час, два горевали —
Так, сяк, а потом
Все — в пляс. Трали-вали.
Мордой — об пол. Шум, гром.
Всех — прочь, с жара, с пыла,
Всех — за шкирку — в тишь, в тень.
Топ-шлеп. Всяко было.
Все видали. Трень-брень.
Пьем, спим, польку пляшем.
Танцы-шманцы. Прыг, скок.
Кость в нос — вашим, нашим,
Нашим, вашим — нож в бок.
Им, нам рожу рвали.
Мы лежали. Встать — лень.
Трень-брень. Трали-вали.
Трали-вали. Трень-брень…
1986
Холод. Тяжелые тучи.
Град, но еще не пурга.
Я на телеге скрипучей
Еду к чертям на рога.
Конь мой косит глазом карим,
Месит копытами грязь.
«Плохи дела твои, парень!» —
Ветер свистит, веселясь.
Мимо большого погоста
Еду, крестясь на ходу,
Черт кочергой эти версты
Мерил в похмельном бреду.
Ветер вопит, словно спьяну:
«Сгинешь, кричи не кричи,
В этой глуши окаянной,
В черной проклятой ночи!»
Путник впотьмах полуночный,
Бледен,
