с кактусов пыль вытирает,
Или пол в кабинете метёт».
Как ни странно, она согласилась
И не очень-то даже бесилась.
День, другой, и её не узнать –
Не особо уже и дурила,
Но зачем-то всегда говорила,
Что интим ей нельзя предлагать.
Что ж, неплохое, в общем-то, начало.
Ухватистый и цепкий, как бульдог,
Тот мужичок седой из филиала
И правда нам с заводами помог.
Такие просто так не точат лясы.
Был подан кому надо тайный знак.
Мы про́дали заводам все запасы
Кривых и страшных наших железяк.
И снова куча денег в обороте,
И мы на кураже, без лишних слов,
Купили ровно тех, кто нас банкротил
При помощи наездов и судов.
Наверно, там у них печаль на рыле.
Они нам в ощущеньях не даны.
Мы даже дядьке этому звонили:
«Мы точно ничего вам не должны?»
Не зря оно тогда пошло в охотку
То ключевое наше рандеву, –
Опять, короче, выправилась лодка,
Ну, в смысле, фирма снова на плаву.
Мы новые подходы применили,
Чтоб кризис платежей не поиметь, –
Я никелем платил за алюминий
И кобальт покупал в обмен на медь.
Да тот же лом — нормальная валюта,
Хоть и рубли никто не отменял,
Но с ними новый кризис нас окутал,
Накрыл, как смог. Нам нужен был металл.
Мы слышали порой: «А вот и… — р вам!
Мы спим. Нас нет». Страна была пьяна.
Тогда, весною, в девяносто первом,
Нам всем уже маячила хана.
-19-
Все зарплаты посыпались разом;
То реформы по нам, то указы
Били в лоб, как из пушки картечь!
Увернулся, словчил — значит, выиграл.
Кто всё это из памяти вырвал –
Молодец. Надо нервы беречь.
Всё дымилось — надежда и вера,
Как на спичке шипящая сера,
Да и детям уже, наконец,
Из заглавий газетных и рубрик
О Союзе советских республик
Было ясно, что он не жилец.
Вот и яблочный спас, вот и август.
Наш весёлый азарт, нашу наглость
В суматохе событий и дел
Колесом норовят переехать, –
Та ещё накатила потеха –
Путч, как поезд, уже подоспел.
«Всех посадят, и с песнями, строем,
Под таким ли, сяким ли конвоем
Где кому коротать свои дни,
И прозрачен расклад, и понятен, –
Думал я, — никаких белых пятен –
Это мы, а вот это они».
Тот август был весёлым и ужасным,
Я помню утро путча: в небесах
Тихонько трепыхался месяц ясный,
Как яркая заколка в волосах.
И он же стал скукоженной креветкой,
Которую те самые, «они»,
Под коньячок могли бы, под конфетку
Сожрать со всей Россией в эти дни.
Хреновая была у «них» бригада –
Ни разума, ни сердца, ни лица.
У «них» не вышло. Мы на баррикадах
Плечом к плечу стояли до конца.
А в первый день, когда всё закрутилось,
Они закрыли главный банк страны, –
И всё, что на счетах там находилось,
Захапать были, сволочи, должны.
Там рота автоматчиков стояла.
Казалось, шансов нет. Привет. Ку-ку!
Но Лёня — к ним: «Зовите генерала!
Заманский. От Смирнова. По звонку».
«Зачем, какая цель?» «Да за деньгами!
Снимать их кому надо, чёрт возьми!
Согласно поступившей телеграмме!
Потом-то их поди ещё сними!»
Какой такой Смирнов, он сам не понял.
Он брякнул наобум — придумка, блажь!
Сработало. «Туда, — сказали Лёне, –
По лестнице, с торца, второй этаж».
И три мешка рублей единым разом
Ему дала, глотая димедрол,
Завкассой — тётка с выпученным глазом:
«Ну что ж, бери, коль ты сюда прошёл!»
-20-
Это с виду лишь дело простое.
Их в то утро таких двое, трое
Было бравых отважных парней,
Кто приехал спасать капиталы,
В три секунды которых не стало –
Мы без них, как кусты без корней.
Ноль на счёте — плохая примета.
Это факт, что возможности нету
Плодоносить такому кусту –
Время срежет его, перепашет.
Слава Богу, особенность наша –
То, что Лёнька всегда на посту!
Вот и банк его принял центральный,
Так что с нашим кустом всё нормально,
Он как цвёл, так и дальше цветёт,
В смысле бизнес здоров и не помер –
Всё путём, если лидер на стрёме
И на дело без страха идёт.
А у тех, кто расстался с деньгами,
Всё пошло кувырком, вверх ногами,
Долго были их плачи слышны,
А потом мы однажды проснулись,
И вообще чуть едва не свихнулись:
Больше нету советской страны!
Представь себе, читатель, на минуту,
Что некий мамонт — крепок, полон сил,
Шагает по привычному маршруту,
Который он себе определил.
Идёт вот так в пургу, и в снег, и в ливень,
Поплёвывает, я, мол, всех главней!
Об эвкалипт, об ёлку точит бивень,
Лягушек топчет, ящериц и змей.
Я крикнул бы ему: «Эй, ты, потише!
Ответишь! Все записаны ходы!»
Но толку что? Большие нас не слышат,
Жуют свой корм, и всё им до звезды.
Наш СССР — вот он тот самый мамонт,
Шагал себе, месил песок и грязь, –
Земля разверзлась. Грохнулся фундамент.
Другая жизнь повсюду началась –
Сплошные турбулентные потоки.
У министерств, считай, предельный крен,
Их валит в штопор злобный и жестокий,
Разящий насмерть ветер перемен.
По филиалам шторм десятибалльный
Прошёлся там, где тишь была и гладь,
Их новая ментура досконально
Под микроскопом стала изучать.
Наш контактёр остался не при деле,
Уже он за Уралом срок мотал.
Мы без него крутились, как умели,
Рубли — труха. Нам нужен был металл.
Россия отходила от наркоза,
От спячки, что в калач её согнул.
И тут Димон, тот самый, из колхоза,
С оказией в наш офис завернул.
Сначала мы по стопке: «Как? Чего ты?»
Он принял десять штук их в аккурат
И попросился к Лёньке на работу.
И был без разговоров сразу взят.
И скромно так поведал, без зазнайства:
«Я смог преодолеть упадок сил.
Системный кризис сельского хозяйства
Мне всё-таки мозги не своротил!
-21-
Этот год, что прошёл, был тяжёлым.
Мой бюджет был малюсеньким, квёлым,
Я его до нуля сократил,
Даже про́пил пиджак и пальтишко,
Но приехал в один городишко
И с Фортуной роман закрутил.
Мой земляк там, директор завода,
Ловко рулит последних два года,
Что тут скажешь? реально силён! –
Зайцев, бывший советский партиец, –
Все дружки у него поплатились
За былые грехи, но
