в пакетиках, мёд, мармелад!»
«Сань, скажи, а записочки будут,
Чтоб ложить их везде и повсюду?
Только крупные буквы пиши!
Я пылать буду вся, словно печка,
Только ты там ещё и сердечко
И стрелу нарисуй для души!»
К ним Лёнька заглянул, предполагая
Прикинуть с Сашкой месячный навар:
«Санёк, а что за рельса здесь такая
Соединяет флигель и ангар?»
И Сашка разъяснил без лишней позы:
«Да тут вполне понятные дела:
Гостинцы буду Катьке слать, мимозы,
Чтоб у неё романтика была!»
И Лёня подсказал: «Уж если пламя
Большой любви пошло в тебе гореть,
Возьми и сам с шампанским и цветами
По монорельсу к Катьке и приедь!
Девчата уважают это дело,
Когда рутинный вроде бы процесс
Им душу сверх обычного предела
До облаков возносит, до небес!
Не надо никаких там «сюси-пуси!»
И прочей этой сладкой размазни,
Вперёд, и с песней! Господи Исусе, –
Скажи ему, — спаси и сохрани!
Один изъян у этих революций –
Он в том, что, как бы ни был ты хорош,
Ты можешь так с тележки звездануться,
Что и костей потом не соберёшь!
Держи, Санёк, сцепленье с монорельсом,
Через окно въезжая прямо в рай!
Короче, на хорошее надейся,
Но сам, как говорится, не плошай!
Поскольку так катаются нечасто,
И ты вообще-то нужен нам живой,
Давай застелим мягким пенопластом
Рельеф под этим рельсом, под тобой!»
-25-
«Ну уж нет, никаких пенопластов, –
Саня крикнул, — прорвёмся, и баста!
А насчёт революций ты прав:
Ветер в харю погоды не портит,
Буду сам стартовать!» «Сила — в спорте!», –
Он добавил, меня увидав.
«Да, Серёг, у меня все резоны
Здесь, у нас, на отшибе промзоны
Сольный выход исполнить на «пять»,
На заброшенном этом гектаре,
А тебя попрошу на гитаре
Скрипачу моему подыграть.
Или двум, как пойдёт, есть ребята!»
«Сань, конечно, всегда, для тебя-то!
Я специально возьму ре-мажор!
Я его изучал три недели,
Даже девки вибрацию в теле
Ощущают под мой перебор!».
Он три дня колдовал над тележкой,
И Андрюха, приятель, с усмешкой,
Говорил: «Молодец, что не вплавь!
Что готовишься к важному шагу,
Ты ещё реактивную тягу,
Хвостовой обтекатель поставь!
Дружочка подколоть так между прочим
Мы очень даже любим, стар и мал.
Санёк на гайке был сосредоточен,
И я его прекрасно понимал.
Мне раньше это было всё знакомо, –
К подруге, что меня устала ждать,
С водонапорной башни в стог соломы
Я прыгал с целью смелость показать.
Не то, чтоб я совсем уж промахнулся,
Нет, это значит факты искажать.
И не сказать, что после я рехнулся,
Но явно хуже стал соображать.
Да, Саня прав, что должен быть проверен
Любой мельчайший пунктик и пустяк.
Мне целый стог соломки был подстелен,
И то чего-то там пошло не так.
Но скоро старт, однако. Тут на шару
На дурака попробуй проскочи!
Мы встали по бокам — и я с гитарой,
И нанятые Сашкой скрипачи.
Душа у Сашки прыгала и пела,
И поллитровка вовремя нашлась,
И вот уже тележка заскрипела
И под уклон, под горку понеслась!
И он в итоге выполнил задачу!
Он в Катькин флигель въехал сквозь окно,
Он там все стёкла ей порасхерачил
И парочку плафонов заодно.
Она как раз за спицами сидела,
Вязала там чего-то для него.
Осколок ей вонзился прямо в тело
В районе лба. Но это ничего.
-26-
Вот и первая Сашкина фаза:
Сашка лоб ей лекарством намазал
И, застенчиво глядя в окно,
Он на стул поудобней уселся:
«Разрешите Вам руку и сердце,
И интим предложить заодно!»
И она его к стенке прижала,
Так, что стенка сперва задрожала,
А потом уж и весь кабинет,
И Санёк растерялся немного:
Кать, скажи мне скорей, ради Бога,
Это «да» или всё-таки «нет»?
Но в ответ лишь набор междометий,
Ладно б там «сю-сю-сю» в том ответе,
Там скорей как бы так «бу-бу-бу»,
И Санёк не вполне понимает,
То ли это его обнимают,
То ли мстят за осколок во лбу!
А вот ты́ как считаешь, читатель,
Есть у Сашки надежда? И, кстати,
Твой вердикт — солидарен ты с ним?
Ведь вошёл-то он к ней не в калитку,
Да и факт существует навскидку,
Что она отрицает интим!
Когда б я мог Некрасовым родиться
В далекие года, в другие дни,
Я б написал, что рожь или пшеница
Узнали, как поладили они.
(«Знает только ночь глубокая,
Как поладили они,
Расступись, ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!»
Н.Некрасов, «Коробейники»)
Я так не напишу. Перезагружен
В мечтах своих и мыслях наш народ,
Любовь теперь не тайна, и к тому же
Пшеница на промзоне не растёт.
А что растёт? Да ничего конкретно,
Какая-то невнятная полынь,
Её тут даже толком не заметно,
Сплошной пустырь, читатель, ты прикинь.
Но есть на белом свете грамотеи,
Что могут свет пролить на молодых,
На ихние забавы и затеи,
На то, как там дела пошли у них!
Известный пролетарский теоретик,
Скончавшийся вожак народных масс,
Во флигеле висел там на портрете –
По виду Энгельс, или даже Маркс.
В связи с таким сюжетным поворотом
Он знает, типа, зорко, мол, гляжу,
Насколько далеко у них зашло там, –
Но он не скажет вам. А я скажу.
Зашло туда, откуда нету ходу,
В субботу свадьба — самое оно!
Мы Катькину глубинную природу
И Сашкину узнали заодно.
Мгновенно, без раздумий, с ходу, с лёту
Делить они решили хлеб и кров,
Не просто абы как, а по расчёту,
И весь расчёт их — только на любовь!
-27-
Мы в субботу засыпали лужи.
И столы у ангара снаружи
В виде клина, точней, буквой «Л»
Укрепили надёжно и прочно.
«Л» — намёк такой ясный и точный
На любовь. Так жених захотел.
Мы окинули взором поляну.
Лёнька хочет попристальней глянуть
На окрестные ямы и рвы,
На убитый промышленный комплекс,
Где растёт, в три погибели сгорбясь,
Что-то серое, вроде травы.
Да, пейзаж, прямо скажем, не очень –
Трансформатор побит, раскурочен.
Корпуса — как пустые гробы.
Тускло, страшно, повеситься впору.
Мужики на бревне у забора
Нас увидев, наморщили лбы:
«Эй, вы кто?» «Мы Серёга и Лёнька».
«Ну и хрен с вами». Молча, тихонько
Чистый спирт они ставят на
