Лучезара
В розовом свете, в утренней мгле
Девушка гордо стоит на скале,
Словно застыв над могучею Витязь-горою.
А под ногами в сверканье озер
Шум кедрачей, да могучий простор,
Да одуряющий запах цветов над тайгою.
Волосы девушки льются, звеня,
То ли из лучиков, то ль из огня,
Видные каждому в ясные дни отовсюду.
А из-под темно-надменных бровей
Яростный пламень зеленых огней –
Словно сияют два редкой красы изумруда.
Взгляд их направлен задумчиво вдаль,
В них то надежда, то смех, то печаль –
Так смотрят чисто, наверно, одни только дети.
Губы – таежной калины алей,
Платье – мехов горностая белей,
Голос – нежней, чем хрустальный родник на рассвете.
Вслушайтесь! Слышите? Вот он звучит:
– Всякий, в ком сердце бесстрашьем горит,
Пусть на медведя трехглавого выйти решится.
Если ж он чудище это побьет –
Пусть по тропе еще выше идет
И с Мудрецом-хитрецом потягаться решится.
Здесь будет мало дерзать или сметь,
Тут надо жаркою мыслью кипеть,
Ибо мудрец и лукав, и зело беспощаден.
Если ж ума ему хватит и тут,
Пусть одолеет и третий редут,
Тот, что на взгляд и спокоен, и даже наряден.
Тут – ни зубов, ни таинственных слов –
Мостик над бездной в гирляндах цветов.
Только не каждый, увы, этот путь одолеет:
Тот, кто когда-то хитрил, предавал
Или хоть раз в своей жизни солгал,
Верность нарушил – чрез мост перейти не сумеет.
Мост оборвется. И тот, кто шагнул,
Рухнет во мрак под стенанья и гул
И закружится в студеной воде, коченея.
Может, погибнет, а может, и нет,
Только тогда до скончания лет
Будет он жить, и взглянуть на ту гору не смея.
Если ж и храбр он, и мудростью взял,
Если вовек никому не солгал –
Пусть же идет, в ожиданье высокого дара.
Там поднесет ему в празднике слов
Славу, богатства, талант и любовь
Та, кого с нежностью звезды зовут Лучезара.
Белою стужей и теплой весной
Сыплются звоном слова над тайгой:
– Много отважных пробиться к вершине пыталось:
Этому сдался в сраженье медведь,
Тот – злого старца сумел одолеть,
Мост же пройти никому до сих пор не случалось…
Кажется, просто: решайся! Иди!
– Нет! – восклицает Судьба, – погоди!
Разве не предал вон тот, не моргнув даже глазом?
Разве вот этот в любви не бросал?
Тот вон всегда ль свое слово держал?
Не изменил, не солгал в своей жизни ни разу?!
Да, вроде прост этот путь, да не прост!
Так и остался непройденным мост,
И не пробился никто к лучезарной невесте.
Так неужели ж и впрямь из мужчин
Мост тот не в силах пройти ни один?
Что же вы? Где же вы, рыцари правды и чести?!
1992
Она при людях добрая такая –
Хозяйствует, приветливо смеется,
Всех радостью и светом одаряет,
А он сидит и искренне не знает,
Как и откуда это все берется?
Уйдет последний гость, теплом согретый.
Она закроет дверь, замками щелкнет,
И тотчас же в лице и в сердце где-то
Как бы погаснет вдруг источник света
И музыка веселая умолкнет.
Умчится прочь ее улыбок стайка,
Сожмется рот. И вот уже она –
Опять в дому крикливая хозяйка
И раздраженно-грубая жена.
Вот так и будет день за днем подряд
Кипеть котел домашней этой злости,
Покуда снова не придут к ним гости
Иль их самих к себе не пригласят.
И вновь – сплошная розовая краска,
Ни тени раздражения и зла.
Опять сияет ласковая маска
И брызжет свет сердечного тепла…
Он видел это много-много раз.
Пора б привыкнуть. Только и за годы
Постичь душой такой вот «дар природы»
Так и не смог ни прежде, ни сейчас.
И все ж когда-то надо же понять,
Что от двуличья терапии нету,
И чтоб всю жизнь души не унижать,
Воскликнуть: «Хватит!» И бежать – бежать
Ко всем чертям со скоростью ракеты.
1992
Не везет мне сегодня что-то:
Столько было вчера идей,
А сейчас не идет работа,
Ну не ладится, хоть убей!
Ветер спел: – Наберись терпенья!
Э… Да что ты там ни тверди –
Если спряталось вдохновенье,
Значит, толку уже не жди!
То шагаю по кабинету,
То сердито сажусь за стол.
Сам шепчу себе по секрету:
– Музы нет. Ну вот нет и нету!
Кто ж так подло ее увел? –
Только Музе, как видно, ныне
Стало совестно в стороне
И как утреннюю богиню
Вдруг тебя привела ко мне.
От горячей плиты, от жара
На мгновенье оторвала
И к хандре моей в виде дара
Вдруг торжественно подвела.
Что подарено? Что обещано?
Чем за искренность оделять?
Вы же с Музою обе женщины,
Вам ли этого не понять?!
И в домашнем пушистом платье,
Словно в добром и светлом сне,
Ты, как лебедь, вплыла ко мне
И сомкнула тепло объятья.
Ни на миг меня не прервав,
Обожгла, словно зноем лета
И, сердечно поцеловав,
Тихо вышла из кабинета.
И свершилось! Сверкнуло чудо!
Все, что жадно душа ждала
Вдруг явилось, как ниоткуда,
И работа пошла, пошла!
И как в сказочно-ярком танце,
По машинке, свершая труд,
Бьют чечетку упруго пальцы,
Чувства строки живые льют.
И на ветер усевшись лихо,
Муза, снова влетев в окно,
Улыбнувшись, сказала тихо:
– Мне ж смотреть на тебя смешно:
Ждешь ты Музу душой тщеславною
И не ведаешь, вот беда,
Что ведь муза-то, может, главная
Твоя нежная, твоя славная –
Та, что рядом с тобой всегда! –
Жаль, что те, кто стихи слагают,
Строят верфи и города,
Муз, что души их согревают,
Как ни странно, не замечают
В доме собственном никогда…
1992
Ах, как же это важно, как же нужно
В час, когда беды лупят горячо
И рвут, как волки, яростно и дружно,
Иметь всегда надежное плечо!
Неважно чье: жены, или невесты,
Иль друга, что стучится на крыльце.
Все это – сердцу дорогие вести.
Но всех важней, когда все это – вместе,
Когда жена и друг в одном лице.
Пусть чувства те воспеты и прославлены,
И все-таки добавим еще раз,
Что коль любовь и дружба не разбавлены,
А добровольно воедино сплавлены,
То этот сплав прочнее, чем алмаз.
А если все совсем наоборот,
Вот так же бьет беда и лупит вьюга,
И нет нигде пощады от невзгод,
И ты решил, что тут-то и спасет
Тебя плечо единственного друга!
И вот ты обернулся сгоряча,
Чтоб ощутить родное постоянство,
И вдруг – холодный ужас: нет плеча!
Рука хватает черное пространство…
Нет, не сбежала близкая душа,
И вроде в злом не оказалась стане,
А лишь в кусты отпрянула, спеша,
Считая бой проигранным заране.
И наблюдая издали за тем,
Как бьют тебя их кулаки и стрелы,
Сурово укоряла: – Ну зачем
Ты взял да и ввязался в это дело?!
Вот видишь, как они жестоко бьют
И не щадят ни сил твоих, ни сердца,
А можно было и сберечь уют,
И где-то в ямке тихо отсидеться.
И вот, сражаясь среди злой пурги,
Ты думаешь с отчаяньем упрямым:
Ну кто тебе опаснее: враги
Или друзья, что прячутся по ямам?!
И пусть невзгоды лупят вновь и вновь,
Я говорю уверенно и круто:
Не признаю ни дружбу, ни любовь,
Что удирают в трудную минуту!
Да, в мире есть различные сердца.
Но счастлив тот, я этого не скрою,
Кому досталось именно такое:
В любое время, доброе и злое,
Надежное навек и до конца!
1992
Зачем существуют на свете нации?
Какая всех лучше, мудрей иль выше?
И если попробовать разобраться,
Ответы попрячутся, словно мыши.
Зачем называют одних испанцы,
Других мексиканцами почему-то,
Вот эти – японцы, а те – китайцы,
Те – русские, эти вот – алеуты.
Но если все нации вправду разные
(Пусть логика споры решит любые),
То, значит, и руки должны быть разные:
У этой, к примеру, лениво-праздные,
У той – созидательно-трудовые.
Одна, скажем, нация очень умная,
Другая – веселая и простецкая.
Вот эта по форме почти что круглая,
А та угловатей утеса шведского.
К примеру, грузины шесть рук имели бы,
Французы – хвосты и двенадцать ног,
А немцы глазищами голубели бы
И за зиму в каждом семействе ели бы
Не хлеб, не колбасы, а сена стог.
Швейцарцы на крыльях легко порхали бы
В горах, средь альпийских своих высот.
А, скажем, голландки детей рожали бы
По десять, а то и по двадцать в год!
Мне скажут: – К чему этот юмор дикий?!
Ведь люди всех наций, любой страны
Примерно всегда и во всем равны,
Как говорится, равновелики.
А если все так, то зачем у нас
Тогда разделенье по цвету кожи,
По признаку наций, племен и рас –
У всех ведь по паре и рук, и глаз
И все остальное одно и то же!
Пусть разная людям судьба дана:
Одни – дети снега, другие – зноя.
Но кровь-то, но кровь-то у всех одна!
И все же мы, в сущности, внуки Ноя.
А в нас набивают иголок злых,
Недобро лукавя на каждом слове,
Что надо любить и хвалить «своих»
И ненавидеть «чужих» по крови!
Национальности: «свой», «чужой»!..
Конфликты бушуют на белом свете,
И сколько же крови живой, людской
Безжалостно пролито на планете!
Пылают сраженья за веком век,
Бранясь по-арабски, японски, прусски,
Ну кто так придумал, что ты – узбек,
А этот – еврей, а вот этот – русский!
О, скольких я, может быть, возмутил,
Кто стал меня крыть бы тяжелым слогом,
Но я хоть на миг, если стал бы Богом,
Все нации к черту бы отменил!
Взгляните и вдумайтесь: сколько горя
Явил нам пример мировой судьбы.
Буквально на всех рубежах истории
Народы крушили друг другу лбы.
О, сколько слетало голов французских
В боях, точно так же, как англичан!
Татары в рабов превращали русских,
А турки топили в крови армян!
Взгляните: и нынче и там, и тут
На дружбы меж наций сплошные «табу»,
Ну разве сегодня руки пожмут
Китайцу индус, а еврей – арабу?!
И, главное, кем бы на этот свет
Любому из нас ни пришлось родиться –
Заслуг наших тут абсолютно нет.
Так вправе ль мы чем-нибудь здесь гордиться?!
Что толку тащить на плечах весь век
Груз наций и разных исповеданий?
Есть светлое звание ЧЕЛОВЕК,
И коль ты действительно человек,
То это – прекраснейшее из званий!
1992
