Лев Сорокин - Рябиновые зори

Умер прадед совсем молодым,
Умер прямо на пашне широкой.
Человеком он был крепостным,
Без фамильи,
                  по кличке:
                                 Сорока!

Дед работал всю жизнь дотемна,
Годы быстро сутулили спину,
И, казалось, на горе жена
Ежегодно рожала по сыну.

А потом —
Эх, солдатская жисть!
Взводный барина вовсе не лучше:
— Ты, Сорокин, давай, шевелись!
Шевелись!
             Или в зубы получишь!

Но пришел он,
                   семнадцатый год!
Нет преграды рокочущим лавам.
Как в кино,
               предо мною встает
Мой отец
             мальчуганом кудрявым.

Белочехи рвались в городок,
Где-то щелкал за выстрелом выстрел.
А в ревком забежал паренек:
— Где здесь можно вступить в коммунисты?

На боку поправляя наган,
Улыбнулся матрос невысокий:
— Ну а кто ты такой, мальчуган?
— Кто? Да просто… товарищ Сорокин.

…Ветер треплет густую листву,
Флаг над зданьем Совета полощет.
Вот опять я приехал в Москву,
С внуком вышел на Красную площадь.

Звезды ярко горят над Кремлем,
Так что видно их странам далеким.
И лепечет о чем-то своем
Самый младший
                         товарищ Сорокин.

Я — сын России,
Сын — рассвета,
Седых берез
И синих скал.
Я — сын России,
И об этом
Я никогда не забывал.

Вдыхал я запахи лесные
И бороздил речную гладь.
Я силы черпал у России,
Чтобы России
                    их отдать.

Слова отцовского завета
Я новостройками писал:
Я — сын России,
Сын — рассвета,
Седых берез
И синих скал.

Я признаюсь тебе в любви,
Земля отцов,
Земля родная.
Зачем твердить мне:
«Позови!»—
Частица я
Твоя
Земная.

И я не раз заметить мог:
Когда последний снег растает,
В полях проклюнется росток,
И сквозь меня он прорастает.

А если я в подзвездной мгле
Порой лечу под небесами, —
Мой дед в земле,
Отец в земле,
И, значит, я в земле
Корнями.

В соборе Домском
                           тишина.
Запел орган.
И — хор.
И музыкальная волна
Заполнила собор.
Я слышу, музыка,
Поток
Твой льется с высоты.
И если есть на свете бог,
Так это
Только ты.
Тебя мы слушаем,
Тебя,
Над суетной толпой
Мы, словно крылья обретя,
Уносимся с тобой
Туда,
     где нет былой Руси,
В края ветров и стуж…
Ты возноси нас,
Возноси
К высотам наших душ.
Чтоб очищался человек
От горьких язв и ран.
Гуди,
     гуди,
Двадцатый век,
Гигантский наш орган.
Гуди и пой,
Гуди и пой,
Чтоб, крылья обретя,
Сквозь все прошли бы мы с тобой
И поняли тебя!

Отчаянье приходит по утрам,
Когда глядишь:
Всего не переделать, —
У времени,
Отмеренного нам,
Жестокие и зримые пределы.
Но над хребтами высветленных крыш
Восходит солнце
Истиною вечной:
Пока ты не шагаешь,
А стоишь,
Дорогу представляешь бесконечной.
Тогда кирпич
Ложится к кирпичу,
И буровой пронзаются высоты.
Нам все дела бывают по плечу,
Когда мы не пугаемся работы.

И думаешь порой по вечерам,
Вот почему успели мы
                             все сделать:
У времени,
Отмеренного нам,
Жестокие и зримые пределы.

Смотри, журавли над Тагилом
Не клином —
Цепочкой летят.
Привычно над городом милым
Вулканами домны дымят.

Над куполом нового цирка
Под всплески рабочих зарниц…
А звездочки в небе, как дырки,
Пробитые клювами птиц.

И яблонек майская вьюга
Стремится подняться с земли.
Глядят в небеса металлурги,
Летят в небесах журавли.

Шапку дыма сбив набекрень,
Не боится быть город нежным.
Как в Тагиле цветет сирень
В буйстве яблонек белоснежных!

Может, здесь от домен теплей?
И руда для цветов полезна?
Но сирень пышней и светлей
На тагильской земле железной.

Так и кажется:
                   не цветы —
Облака на ветви упали.
Звезды светятся с высоты,
Словно брызги тагильской стали, —
Гаснет дальнею плавкой день,
Ходит ночь уже по квартире.
В мои окна
Лезет сирень!
Окна я
Распахнул пошире!

Причал растаял вдалеке,
И даль сомкнулась берегами.
Летит «Ракета» по реке
Над посветлевшими волнами.

Все — мимо!
Мимо!
Ветер бьет!
Нельзя на палубу подняться!
За поворотом —
Поворот
Под шум березовых оваций.

Мелькнул домишко.
Человек.
Кричал он что-то.
Не услышать!
И только самый первый снег
Успел заметить я на крыше.

Упали в реку сгустки слов.
Ах, скорость,
                 ты меня связала!
И снова брызги у бортов,
Как будто стенки из металла.

Гляжу на берег я с кормы.
Приятна скорость,
Скорость века…

Но человек кричал,
А мы
Промчались мимо человека.

Над заснеженной Сибирью
Начинает разворот
Ми-4, Ми-4,
Работяга всех широт.

В нем и груз, и пассажиры,
И с горючим —
Желтый бак.
Ми-4, Ми-4
Вынес нас из передряг.

Небо солнечное — шире,
Наконец-то мы летим,
Ми-4, Ми-4
Направляется в Казым.

На таежную квартиру
Новорожденный летит.
Ми-4, Ми-4
В небе люлькою висит.

Мать о летном командире
Колыбельную поет,
Подпевает Ми-4,
Работяга вертолет.

Хорошо, что на земле
Есть райцентр
Тарко-Сале!
Он стоит над Пяку-Пуром,
Что впадает прямо в Пур.
Под полярным небом хмурым
Все же светел,
А не хмур.
Не песок,
А солнца крошки,
Видно, ссыпаны с небес.
Поселковые окошки
Освещают ближний лес.
Но известно: в лесотундре
Тучи часто — как свинец.
Там, где солнца мало, трудно
Жить без солнечных сердец.
Я их встретил.
И в ненастье
Озарен был их теплом,
И заботой, и участьем,
Словно здесь родимый дом.
Потому теперь повсюду
Говорить я людям буду:
— Хорошо, что на земле
Есть райцентр
Тарко-Сале.

Затихает на стоянке
Вертолетный гул и вой.
Лабытнанги, Лабытнанги,
Вот и встретились с тобой.
— Лабытнанги! — это слово
Повторю семь раз подряд,
Дружно лиственницы снова
В этом слове зашумят.
И расскажут, как поселок
Зарождался в трудный год,
Под полярный звездный полог
Бросив гром своих работ.
Чтобы улиц прямотою
Подчеркнуть характер свой,
Чтобы вечной теплотою
Плыть над вечной мерзлотой.
Я уеду.
       Выше рангом
Повстречаю города.
Только слово «Лабытнанги»
В сердце вспыхнет иногда.
— Лабытнанги! —
Незаметно
Повторю семь раз подряд,
И семь лиственниц бессмертно
В этом слове зашумят.