Утром на кухне
В крышке банки узорной, как в призме,
Преломляется солнечный лучик,
Создавая той банке харизму, —
Человек не придумает лучше.
Слышно, поезд за речкою мчится.
Крышка – словно корона на банке, —
Семицветным брильянтом лучится,
Уловляет мой взгляд. Но обманкой
Не даёт до конца обольститься:
Тень на банке теперь из—за рамы.
Отстучав, поезд дальше помчится.
Перед взором всё та ж панорама:
Кухня в сколько—то метров, где тесно,
Занавески висят в стиле «ретро»,
Стол, где рифмы подходят, как тесто.
А в открытую форточку с ветром
Залетают различные звуки:
Шум машин, лай собак, разговоры,
Пенье птиц и кукушкины «куки».
А чуть позже – и ругань и споры.
Чайник. Плошки. Портрет над плитою.
Написал его некто Юрасов.
Но пастель уже стала не тою,
Потеряв из—за солнца часть красок.
На столе, кроме рифмы – лекарства.
От склероза – чеснок. Витамины.
И цветов самозванное царство —
Желто—сине—лилово—карминных.
Светом солнца пронизан букетик,
Источает свои ароматы.
Я пока существую на свете.
Неужели не буду когда—то?
Но об этом не хочется, – грустно.
Что, для грусти зимы что ли нету?
А пока с наслажденьем и хрустом
Будем хрумкать мы рыжее лето!
В мой шкаф с настойками лечебными на травах
Опять вселился без прописки таракан,
И не изводит их поддельная отрава.
А мне плевать, а я шью к лету сарафан.
Я – кошка, что сама себе гуляет,
И групп я никаких не член, не «фан».
Хоть жизни путь мой не туда виляет,
А мне плевать, я шью с надеждой сарафан.
Со мной вдруг катаклизмы послучались.
Судьбы чуть не захлопнулся капкан.
Чужие в дверь мою рвались—стучались,
Открыла б раз – и не носить мне сарафан.
Кто обновляет мебель, кто – машины.
Я книги предпочту и свой диван.
Пусть для кого—то он и старый и паршивый,
А мне плевать, мне был бы к лету сарафан.
Пусть кто—то любит Гуччи и Версаче,
А я из бедных, как и папа мой Иван.
Хоть жизнь порой бывает злою и кусачей,
А мне плевать: я шью «от Люды» сарафан.
Мечтают женщины поехать на Канары,
С миллионером завести крутой роман,
И тусоваться там на дискотеках, в барах.
А мне б к тамбовскому сшить лету сарафан.
Во многой мудрости печали много.
Учёного счастливей всё ж профан,
Ему идти с толпой сподручней в ногу.
А мне нельзя, мне надо шить свой сарафан.
Кто философию постиг существованья,
Тот знает: жизнь – сансара и обман.
Поблекнут осенью цвета, уснут желанья.
Ну, а пока – сошью—ка к лету сарафан.
Сладко взору: фрукты, вина,
Мясо, рыба, кофе, торт.
Но кисла желудка мина,
Когда съеден натюрморт.
То ль среда, то ль четверг, я сегодня не помню.
Хорошо жить по внутренним только чувствам—часам.
Быть смешной иль серьёзной, ироничной иль томной,
Отдавать долг отчизне облаков – небесам.
Сорок с лишним годков на учёбы—работы
Я спешила, таская груз долгов на плечах.
Босоножки меняла на ботинки и боты.
И смотрела в кино лишь про любовь при свечах.
Но теперь я свободна. Не совсем, но почти что.
Я хозяйка минут. И часов. Даже дней.
Утром пёрышки—крылья, словно птичка, почистишь,
Пусть другие же гонят к ложным целям коней.
Слышу, нежно звенит колокольчик в букете.
Не тревожит будильник мою душу теперь.
Нынче всем организмом я прописана в лете,
И забыта на время боль грядущих потерь.
Мне всё равно, что у меня посуда
Не мыта, пыль на книгах, на столе.
Пусть подождут с уборкою покуда, —
Я о свободе грезила своей сто лет.
Мне «одиночества сто лет» подарит Маркес,
Толстая «Кысь» свою напустит на меня…
Зовут к себе луга и реки, парки—с.
Бездельнице, мне не хватает дня.
Я только—только жизни вкус узнала,
До этого жила я, как в бреду.
Как времени на счастье в жизни мало!
Фиг с ней, с посудой! На реку иду!
Возьму с собой печенье, сыр и воду.
Уйду я с глаз долой, куда глаза глядят.
Я так люблю побыть наедине с природой,
Оставив городов шумы, и дым, и яд.
Мне звук плотины успокоит душу.
Шиповник лепестком прикроет её брешь.
Реальность грустная, я пред тобой не трушу.
Но хам, «попса» и мат уже проели плешь.
Когда на лучшее в стране надежды гаснут,
Меня спасают небо, птицы, лес, река.
Они по—прежнему бесплатны и прекрасны:
Ведь их касалась Божья лишь рука.
Всё остальное купле и продаже
Подвержено – искусство, музы, кров.
На рынке всё свою имеет цену, даже
Такие ценности, как истина, любовь.
И только лёжа в травке на природе,
Оставшись с облаками тет—а–тет,
Не помнишь о годах, о городах, о моде.
И счастлива душа в исходной наготе.
Весна вяжет новую зелень—кайму.
На солнце народ выползает погреться.
А я в размышлениях и не пойму,
Чего я хочу и куда же мне деться.
Свободных мне выпало несколько дней.
Хотела звонить я знакомой, Ирине.
Был импульс такой – побеседовать с ней,
В её мастерской поглазеть на картины.
Но стоит ли запахи красок вдыхать,
Они хоть красивы, но химией пахнут.
Эколог во мне, что хотел отдыхать,
От перспективы такой чуть не ахнул.
И он же диктует: на солнце иди,
Хотя бы на рынок, пока ясно, сухо.
А хочешь, на лавочке в парке сиди,
И песнями птиц услаждай своё ухо.
Устанет спина, так пойди, полежи.
Газет накупила, читай себе байки,
Колючие, с иглами, будто ежи,
Где про правительство пишут и гайки.
Капуста Степан, грубиян Хрюн Моржов
Тебе завернут там в извилины нечто,
Что будет умно, актуально, свежо,
И высмеют глупость, и подлость, и нечисть.
Не хочется прозы – стихи почитай.
Вон ждут Губерман, Саша Чёрный и Бродский.
Читать надоест – в облаках повитай,
Оставив на время весь мир этот плотский.
Сижу я в раздумьях: лежать иль идти?
Из форточки дуло, закуталась в пледе.
Заманчивей первый второго пути.
А вот уже думать пора об обеде.
Привет Буридановым братьям—ослам
Шлёт амбивалентная ваша сестрица.
Сава! Гамарджоба! Алейкум салам!
И на судьбу потом нечего злиться.
Свободных мне выпало несколько дней.
Что выбрать? – Верблюду в ушко легче вдеться.
Нет целей таких, чтобы гнать к ним коней.
Безоблачным счастье бывает лишь в детстве.
Так можно чувствовать, пожалуй,
Когда вблизи маячит смерть:
На жизнь нет сетований—жалоб.
Мне только б на неё смотреть,
Не в зеркале её увидеть,
А в отражении, в реке.
Травинки водной не обидеть,
Плыть с облаками налегке,
Качаться на вершинах сосен,
Что опрокинуты на дно…
Средь облаков пробьётся просинь —
Открылось в мир глубин окно.
А рядом солнце в волнах вьётся
И ускользает на волне.
И тихо радость в сердце льётся,
И отблеск солнечный во мне.
На рынок за земляникой в жару
Земляника так пахнет – пощадите меня!
Не земной аромат – это запахи рая!
Не для смертных он создан скорее, а для
Душ, которые в вечности не умирают.
Я на рынок в жарищу обречённо тащусь.
Мне б дойти, не упасть в середине дороги.
Видом ягодных кущ себя тешу и льщу, —
Донесите меня до блаженства лишь ноги.
На лотках на базарных там чего только нет!
Нам такие природа создала натюрморты —
Апельсиново—яблочно—виноградный букет
И черешне—малино—клубничные торты.
Я брожу среди них, опьяневши слегка,
Наслаждаясь уже изобилием красок.
Мне на многое денег не хватает пока.
Посмотреть – это можно, тут ко мне рынок ласков.
Не фартит мне сегодня: ягодка дорога.
Но с пустыми руками не резон возвращаться.
Опоздала по жизни я к дележу пирога,
До Фортуны теперь нелегко достучаться.
Семь заветных стаканов я домой принесу.
Из бидончика в сумке так обдаст ароматом!
Ах, Фортуна, Фортуна, дай же ход колесу, —
Пусть на краски и запахи буду летом богатой.
В перерыв между пьянками—гулянками соседей
по панельной «хрущёвке»
Мне для счастья нужны тишина и тепло,
И цветов луговых разноцветье.
Если холод и снег – лучше через стекло,
Если ветер – конечно же, летний.
Хорошо, когда книга хорошая ждёт,
А на кухне в заначке – конфеты,
Когда друг наконец долгожданный придёт,
Поболтаем про то и про это.
Я люблю распечатать посылку, письмо
И вдохнуть милой Франции запах.
В этот миг устоять вряд ли кто—нибудь смог
Пред мечтою уехать на запад.
Хорошо вечерами на реку смотреть
Отрешённо—задумчивым взглядом,
Чтоб уставшую душу закатом согреть,
И чтоб был кто—то близкий мне рядом.
Чтобы не было в жизни больших катастроф,
Я своей не пугалась бы тени.
Чтоб для ближних хватало терпенья и слов.
И Господь дал ума бы и денег.
Подражание куртуазному маньеризму
