Мещеряков, не поднимая глаз от пасьянса, кивнул:
— Пожалуй…
Кадыров смотрел на Овчинникова не отрываясь.
— На красных у Шмаковки внезапно навалится четыреста человек с трофейными пулеметами, — спокойно продолжал Овчинников. — Дел на десять минут. После этого ничего не помешает взорвать мост с эшелоном. В отличие от вашего пасьянса, мой не может не сойтись.
— И мой сошелся. — Мещеряков смешал карты и поднял глаза на Овчинникова.—
К удаче. Как вы додумались?
— Я закончил академию генштаба, — сухо сказал Овчинников.
— Он так рассчитал за красных, будто с ними советовался! — глухо произнес Кадыров.
Есаул расхохотался:
— Дитя природы! Инстинкт вернее формальной логики!..
Овчинников брезгливо поморщился:
— В данном случае предпочитаю формальную логику. Она для белых и для красных — одна. Ваше дитя природы о ней не слыхало. Жаль, что вы играете на равных.
— Полно, господин Овчинников, неужели вы обделены чувством юмора? — примирительно сказал Мещеряков.
— У нас не партия в покер, — зло парировал Овчинников.
Мещеряков усмехнулся. Потом, уже серьезно, негромко произнес:
— Знаете, капитан, для меня наша встреча — большая удача.
— Для меня также. Скажите, как вы поступите, когда освободите тюрьму, уничтожите красных и взорвете мост?
— Уйду с отрядом в Маньчжурию, — сказал Мещеряков. — Вмешиваться в агонию под Владивостоком бессмысленно. Разумнее укрыться за кордоном. Собрать силы для повой схватки. Потом мы снова перейдем границу. И уж тогда — на каждом столбе от Читы до Москвы будет болтаться по коммунисту!.. — И добавил:
Вынем же меч-кладенец,
Дар благосклонных наяд,
Чтоб обрести наконец
Неотцветающий сад!
— Сад, где и а деревьях развешаны красные? — недоверчиво осведомился Овчинников. — А вы уверены, что население вас поддержит? Одними солдатами войны не выиграть.
— В каждом городе наши люди, — сказал есаул. — У красных они вне подозрений. А народ — быдло. Ему все равно, кто правит, — царь в короне или комиссар в картузе. Историю делают одиночки. Хороший агент в тылу врага стоит армии.
— Красивые слова, — поморщился Овчинников. — Всем надо оставаться здесь и драться до конца.
— Так вы и намерены поступить? — осторожно спросил есаул.
— Разве вам не нужен еще один агент в их тылу? — спросил Овчинников.
— Наши люди законспирированы. А вы слишком на виду. Уходите с нами, капитан, здесь пропадете. Умение проигрывать отличает профессионала от любителя.
— Моя война не окончена, — сказал Овчинников. — Красные ценят военспецов. Командир взвода — первая ступенька. Поднимусь выше, а там — посмотрим!..
— Думаете, массовый побег из тюрьмы пройдет для вас бесследно?
— У меня будет алиби.
— Что ж, вам виднее… Все-таки жаль, что вы не уйдете с нами.
— У каждого своя дорога. — Овчинников встал из-за стола. — Рад, что план вам подошел.
Ранним вечером столпившиеся на тротуаре прохожие с любопытством наблюдали, как из распахнутых бородатым швейцаром дверей ресторана «Версаль» багровый от натуги милиционер вытаскивал пьяного купчика в суконной поддевке и лаковых сапогах «бутылками».
— Недолго вам, иудам, править! — цепляясь за дверной косяк, истошно орал купчик. — Всех Мещеряков перевешает!
Из переулка шагом выезжала извозчичья пролетка без седока. На козлах степенно восседал возница, доставивший Овчинникова в лес.
Милиционер исхитрился завернуть буяну руку за спину, втолкнул его в пролетку, пристроился на сиденье рядом.
— В ЧК гони! — возбужденно приказал он извозчику. — По их части карась!
Тот равнодушно стегнул лошадь.
Без интереса смотрел вслед отъехавшей пролетке один из прохожих — мещеряковский связник.
В окно тюремной канцелярии светило неяркое солнце.
— Протрезвел бандюга — едва со страху не помер, все вывалил, — с энтузиазмом рассказывал Важину и Овчинникову Камчатов. — Его в город в разведку послали, а он — на тебе! — сорвался. Видать, нервы отказали. Тоже ведь непросто в подполье крысой жить. Порученец он мещеряковский. Так что сведения точные: они этой ночью мост рвать станут, по которому эшелон пойдет. Тут мы их и прищучим.
— Дознались-таки про эшелон, — сказал Овчинников.
— Я что говорил? — хмуро сказал Камчатов.
— Повезло с этим порученцем! — радостно воскликнул Важин. — Такой шанс в жизни раз выпадает!
— Действовать будем наверняка, — твердо сказал начальник ЧК. — Подключаем к Баранову весь взвод охраны.
— Рискованно, — усомнился Овчинников.
— Не упускать же Мещерякова. Как стемнеет, ты, Дроздов, строй во дворе людей. Пулеметы не забудь. С Барановым соединишься за городом. Вокруг Шмаковки тайга, укроетесь и есаула дождетесь. Живым его взять!
— У меня сегодня в клубе премьера, — сказал Овчинников.
— Не до премьеры.
— Сами видите, у Мещерякова в городе люди. Не явлюсь на спектакль, сразу неладное почуют.
— Да есаул к началу представления давно у моста засядет, — не соглашался Камчатов.
— От клуба до Шмаковки рукой подать, им предупредить недолго. Будем потом локти кусать.
Камчатов заколебался.
— Товарищ Камчатов, да пусть помощник взвод поведет, так и так Баранов командовать будет, — сказал Важин. — Дело верное, без Дроздова управятся. А то правда как бы после не каяться…
— Ладно, дуй в клуб, — решительно сказал Камчатов.
Овчинников взглядом поблагодарил Важина.
На глухой заимке Мещеряков раскладывал пасьянс. В горницу ввалился остроносый в облепленных грязью сапогах.
— Важин передал: все идет, как сговорились.
Есаул кивнул.
— Эх, Овчинникова не уговорил с нами уйти, — сказал Мещеряков. — Лихой малый. И умен как дьявол. Сколько народу в рай отправил, а его — жаль…
— Джигит, — вздохнул Кадыров. — А оставлять нельзя. Мертвый — вернее.
Камчатов разговаривал по телефону с начальником тюрьмы:
— Тут, Важин, иркутская ЧК Синельникова срочно требует. Ну, того штабс-капитана, что с Плюсниным сидит… Готовь документы — и на этап. В красноярском вагон арестантский есть. Лично проследи.
…В тюремной канцелярии Важин повесил на рычаг телефонную трубку и сокрушенно сказал Овчинникову:
— Городили, городили, и на тебе! Без Синельникова вся затея ни к чему… — Он растерянно посмотрел на часы. — И времени в обрез, Мещерякова не предупредишь…
— Мне есаул голову снимет, — хмуро сказал Овчинников.
— Разве вы виноваты?
— Ему докажешь!
— И то правда, — уныло согласился Важин.
— Выход один — украсть Синельникова перед отправкой, — решил Овчинников.
— А сумеете? — усомнился Важин.
— Жить захочешь — сумеешь, — мрачно произнес Овчинников, падевая шинель. — Свезу его к есаулу. Пусть, если хочет, остальных освобождает. Ч-черт!.. Теперь и мне придется за кордон уходить…
— А я как же? — забеспокоился Важин. — Вдруг Мещеряков не станет других выручать?
— Вот что, — сказал Овчинников, — если в условленное время есаул здесь не появится — бегите в лес, ждем вас на заимке.
Важин успокоенно кивнул.
Безлунный осенний вечер был темен, хоть глаз коли. Надоедливо сыпал мелкий унылый дождь. На сторожевой вышке хохлился иззябший часовой.
Внизу, на тюремном дворе, дымя цыгарками, вполголоса переговаривались красноармейцы взвода охраны.
В углу двора стояла бричка, укрывая брезентом. Овчинников поправил брезент, потрепал по холке коня, приказал:
— Строй людей, помкомвзвода. Оружие проверь, чтоб на ходу не звенело.
— Есть!
Овчинников постучался в тюремный корпус. Открылся «глазок», грохнул засов, отворилась железная дверь. На пороге стоял рыжий Распутин. В руках он держал пухлую растрепанную книжку.
— Боязно без охраны оставаться? — улыбнулся ему Овчинников.
— Ненадолго можно, товарищ командир. Зато к утру с добычей будем.
Овчинников кивнул и стал подниматься по лестнице.
По тюремному коридору, звеня ключами, прохаживался вдоль камер круглолицый надзиратель, с которым когда-то беседовал Кузнецов. Овчинников жестом позвал надзирателя с собой.
У камеры 77 они остановились. Надзиратель глянул в «глазок», отпер замки, распахнул дверь.
Плюснин и Синельников поднялись с нар. Овчинников поманил надзирателя, склонился к его уху и вдруг рубанул его сбоку по шее ребром ладони. Тот без стона повалился на пол.
Плюснин и Синельников изумленно отступили.
Овчинников проворно втащил бесчувственное тело в камеру, спокойно сказал:
— Простите, что без предисловий, господин Синельников, и не пугайтесь моей формы. Я — капитан Овчинников. Мещеряков приказал доставить вас к нему. Переодевайтесь, — он кивнул на лежащего надзирателя.
